После того как я час поколдовал с моющими средствами, сантехника и краны просто засверкали.
Ничуть не хуже, чем у капиталистов в западных фильмах в лучших буржуинских гостиницах, констатировал я с гордостью, оглядывая результаты проделанной работы.
Но я так сильно вымотался, что слишком поздно вспомнил про джинсы.
Эти сто десять рублей были единственной суммой, которую я истратил на себя, не считая продуктов и предметов личной гигиены типа станка для бритья, мыла и так далее.
Остальные деньги были разделены на две части: на покупку автомобиля отцу и те, что отложены в заначку до лучших времен.
Теперь я вытащил из воды свои ковбойские штаны, покорившие весь мир своим удобным покроем, простотой и дизайном.
Говорят, что в Америке их могут себе позволить и носят все — от мала до велика. То есть, как говорит Слава, «каждый первый».
Хрен его знает, может, и так. У нас в Советском Союзе это роскошь.
Наверняка они у них так стоят значительно дешевле. Ну не месячную зарплату же?
Я с силой отжал «левисы», развернул, и держа за пояс, попытался оценить степень усадки.
Штаны были еще мокрые, до утра вряд ли высохнут. О том, чтобы их надеть в кино, видимо, не могло быть и речи.
Утюг!
Я из-под завалов я извлек кучу полезных предметов, в том числе и новенький электрический утюг.
Разгладив и одев джинсы, я обрадовался, когда обнаружил, что они действительно сели, но подошли идеально по размеру.
Я посмотрел на себя в зеркало. Конечно, не Ален Делон, но оттуда на фоне серых, исписанных мелом, бетонных стен, на меня смотрел вполне себе приятный молодой человек восемнадцати лет от роду.
Мне начинал нравиться интерьер с формулами и уравнениями на стене. В этом было что-то бунтарское, не такое, как у всех.
А у меня, как у и многих людей моего возраста и поколения присутствовало стремление к тому, чтобы у меня было что-то отличительное и индивидуальное.
Что ни делается — всё к лучшему, — вспомнил я старую мамину поговорку, снял полувлажные джинсы, повесил их на батарею отопления и отправился досыпать.
Во второй раз я проснулся я довольно поздно. Сказывалась нагрузка от уборки.
Я наскоро ополоснулся ледяной водой в ванной, потому что решил себя закалять.
Почистил зубы, побрился. Обмотанный полотенцем отправился готовить себе яичницу. Мы привезли из Латвии и честно подели между собой остатки растворимого кофе, оставив хозяевам денег за него.
Сначала у меня мелькнула предательская студенческая мысль о том, что кофе можно скомуниздить. Ну что взять с бедного советского студента?
Но потом вспомнив, что я уже не бедный, тут же оставил десять рублей.
Сейчас было здорово запивать глазунью на куске рассыпчатого, но очень мягкого белого хлеба, глотками ароматного кофе «с танцовщицей».
Закончив завтрак, я тщательно вымыл посуду, потом втиснулся в еще довольно мокрые джинсы.
Они обладали влажным холодком в поясе, надел новую голубую рубашку, купленную по случаю в фирменном магазине Лейпциг.
Тогда мы со Славой поехали покупать ему туфли перед поездкой в Ригу. Немецкий универмаг перенесли с Ленинского Проспекта на улицу Академика Варги.
Магазин открывался в десять утра, но очередь нужно было занимать заранее. Очередь нужно занять в свой отдел. Мы в обувной, но на всякий случай занимаем еще в отдел мужской одежды.
Стоять в очереди — это тот еще аттракцион. Точнее, даже целое искусство. Если вы попали в советскую очередь, то нужно соблюдать ее негласные законы, действующие неукоснительно.
Вам придется целый час топтаться возле закрытых дверей магазина и наблюдать, как самые организованные участники очереди отгоняют нахалов и нахалок, якобы желающих прорваться внутрь.
— Женщина, вы не стояли, куда вы лезете? Вы что не видите, тут очередь? Конец вооон там! Вот наглость какая! Знаем мы ваше только посмотреть.
— Мужчина, отойдите от двери, я вам сказала. Нечего туда заглядывать. Вас мы все равно, не пропустим! Идите и занимайте.
А какая-нибудь тетка или дед со склерозом может и законного очередника не впустить. Тогда бедолаге придется бегать и искать свидетелей, что ты тут стоял. Ведь очередь как живой организм: колышется, дышит.
Кто-то от нее на время отлучается, кто-то возвращается.
— Женщина, подтвердите, что я за вами стою! Вы же помните, что я за вами занимала. Ну вот, а то товарищ тут разволновался, говорит, что меня тут «не стояло».
Что бы ни случилось, нельзя паниковать и растрачивать силы на перебранку — в очереди больше, чем где бы то ни было, необходимы спокойствие и твердость духа.