Метрдотель исчез и через минуту появился, увлекая за собой вереницу молоденьких девушек, которые перебирали голыми ножками, поводили обнаженными плечами. Выстроились перед столиком, улыбаясь, желая понравиться, призывно взглядывая лучистыми глазами. Их облачение состояло из босоножек, сквозь которые проглядывали пальчики с розовыми ногтями. Сетчатые накидки не скрывали девичьи груди. На коротеньких юбках были выведены надписи: «КПРФ», «Яблоко», «Наши», «АКМ», «скинхеды», «готы». Среди них выделялась девушка — скинхед, своей бритой, точеной головкой и розовыми чуткими губами. Вылитая собачка бесшерстной породы, белесая, с розовым носиком, нервным дрожанием кожи. А также барышня с надписью «гот». Голубоватые выбритые виски, пепельная, спадающая на плечо прядь волос, темные, густо наведенные подглазья, стальной крест, грубо лежащий между двух нежных сосков.
— Вот, Анатолий Корнилович, наше изобретение, наше, так сказать, ноу-хау. — Мальтус любовался официантками, как творец любуется своим созданием, — Здесь представлены все молодежные движения, какие существуют в Рябинске. Любая из этих крошек может привлечь на вашу сторону своих городских сверстниц. Предлагаю вам воспользоваться этой уникальной возможностью.
— Какой же вы фантазер, Владимир Генрихович, — мэр сладострастно рассматривал обнаженных девушек, и его коричневое, похожее на еловый комель, лицо умягчилось и наполнилось живым соком, — Вы художник и режиссер. Вы поможете мне организовать праздник в «День города»?
— Давайте проведем по городу колонну из этих красавиц. Пусть каждая несет ваш портрет и воздушный шарик.
— Вы великий режиссер, Владимир Генрихович.
— Оставляю вас наедине с этими обворожительными созданиями. Приятного вам аппетита, — с этими словами Мальтус удалился, а мэр, смущаясь, отпуская неловкие шутки, стал знакомиться с девушками.
Они щебетали, принимая от него заказ. Резво исполняли его пожелания. Зажгли на столе свечку. Налили в бокал вино. Поставили перед ним салат с креветками. Принесли на блюде распаренную, средиземноморскую рыбу сибас. Угостили мороженым с ломтиками апельсина. Мэр освоился со своей ролью «доброго папочки». Шутил, похлопывал девушек по щечкам, касался то острого плечика, то груди. Когда ужин был завершен, появился любезный метрдотель:
— Не желаете ли, Анатолий Корнилович, осмотреть наш маленький уютный отель с гостевыми номерами? Девушки вас с удовольствием проводят.
— Неужели все сразу?
— По вашему усмотрению, Анатолий Корнилович. Выберете на свой вкус.
— Все хороши, но папочка особенно любит двух своих дочек. Эту, и эту, — мэр указал на бритоголовую девушку и на ту, чью шею окружала железная цепь, а на робкой груди лежал тяжелый крест. — «Гот» и «скинхед»!
Две смеющиеся официантки проводили мэра на второй этаж, в номер с просторной кроватью, над которой нависал царственный балдахин. Тормошили, топорщили волосы, щекотали щетинистый подбородок. Развязывали галстук, стягивали пиджак, расстегивали рубаху. Он хохотал, целовал им руки, глаза, маленькие теплые груди. Они сбрасывали с себя невесомые сетчатые накидки, коротенькие юбки с надписями. Укладывали тяжелого мэра в постель, которая пенилась, поднималась и опускалась. Он колыхался, как кит, а они перелетали через него, как игривые дельфины. Все это снималось на видеокамеру, скрытую в балдахине. Мальтус тихо смеялся, наблюдая любовные игры мэра.
Алексей Ведеркин возвращался домой, за Волгу, где жил в двухэтажном старом доме, построенном еще заключенными «Волголага». Оставил машину во дворике, уже опустевшим в этот час ранней ночи. Поднялся к себе на второй этаж. Осторожно открыл ключом дверь. Навстречу вышла жена Антонина, простоволосая, в домашней кофте, с измученным красивым лицом, на котором слезно и горько смотрели большие глаза.
— Все хорошо? — суеверно оглядела мужа, прижимаясь щекой к его сильному плечу, — Ужин готов, садись.
— Как Коленька? — спросил Ведеркин, глядя через голову жены в глубину комнаты с неярким освещением. В смуглом золотистом сумраке что-то брезжило, давало о себе знать неслышным страданием.
— С утра было хорошо. Бегал, играл. А к вечеру снова приступ. Задыхался, был обморок. Я сделала ему укол.
— Не вызывала «неотложку»?
— Что толку. Они такой же укол сделают. Здесь нужна операция.
— Я связывался с Кельном. Профессор Глюк ждет. Как только соберем деньги, поедешь с Коленькой в Кельн.