— Учится, — нахмурился я. — Правда только на практике, ибо слишком уж устаёт во время похода. Тем не менее, Фолторн достиг высокого уровня работы со стихией воды. Немного осваивает землю — идёт по моим стопам. Но для обучения исцелению и рунам нужно больше усидчивости, чего сложно добиться во время перехода. Нужно иметь чистый разум, много свободного времени и желания. Пока имеется только последнее, да и то периодически уступает желанию поспать.
— Понимаю, — искренне вздохнул Гаюс.
— Почти все сейчас истощены или устали до невозможности, — сказал Маутнер. — Вчера мне доложили, как один целитель, выходя из фургона с ранеными, запнулся и упал в лужу, даже не пытаясь из неё выбраться. Почти два десятка секунд пролежал он там, пока подоспевшие солдаты не вытащили его оттуда. Колдун мог захлебнуться в нечистотах, чисто из-за непомерной нагрузки, оставившей след как на физическом состоянии, так и на психике.
Бригадир потеребил повязку, прикрывавшую выбитый глаз.
— Как же я его понимаю, капитан, — только и ответил он.
Наступило молчание. Невольно я вспомнил, что раненого Гаюса едва не погубило заражение крови. Лекари с трудом закрыли его рану, переключаясь на других. Потом пришлось возвращаться и переделывать.
Теперь доспехи скрывали то, как он исхудал, а шрамы на лице придали мужчине такое жуткое выражение, что незнакомцы вздрагивали. Проклятье, не только незнакомцы. Если есть лицо у нашей колонны, флаг, который можно было бы поднять над головой, то это лицо Гаюса.
Мы скакали между отрядами солдат, улыбались выкрикам и мрачным шуточкам, хотя моя улыбка была натянутой. Хорошо, что поднялся боевой дух, отступила странная меланхолия, которую принесла победа, но призрак будущего маячил впереди с чудовищной неотвратимостью. Я чувствовал, что и сам проваливаюсь в отчаяние, ибо давно утратил способность утешаться слепой верой.
Бригадир снова заговорил:
— Лес за рекой, что вы о нём знаете?
Я? Ничего. Вообще не отсюда родом, а потому благоразумно промолчал.
— Старые кедры, — ответил Маутнер. — Источник славы корабельщиков Олсмоса. Когда-то он покрывал оба берега реки Чирапи, теперь остался только на востоке, но и там прижался к бухте.
— Эти идиоты не побеспокоились высадить саженцы? — фыркнул Гаюс.
— Несколько попыток было, когда угроза стала всем очевидна, но пастухи уже захватили землю. Козы, бригадир. Козы способны превратить райский сад в пустыню за считаные годы. Они едят побеги, обдирают кору со стволов, чем губят деревья не хуже пожара. Но в верхнем течении лес ещё силён, мы по нему будем идти неделю, если не больше.
— Говорят, что так. Ну, хоть от ветра прикроют…
Неделю, если не больше, — задумался я. — А скорее — вечность. Как Логвуд собирается защищать огромную, длинную колонну в лесу, где засаду можно устроить где угодно, где всадники не сумеют развернуться и ответить на удар быстро и слаженно? Как по мне, зря Нарвин боится пустошей за лесом. Интересно, я один так думаю?
Мы ехали между повозками с ранеными солдатами. Воздух здесь был насыщен вонью гниющей плоти, в которой исцеление магической силой не смогло одолеть инфекцию. Солдаты бредили в лихорадке, жар распахивал перед их разумом бессчётные двери в другие миры — из этого кошмарного мира в неисчислимое множество других. И только дар смерти дарует облегчение…
Слева по плоской равнине двигались в густых снежных тучах оставшиеся, но стремительно тающие стада коров и коз.
По краям их стерегли пустынные собаки Серых Ворóн и немногие всадники их же клана. Последних животных, выживших при переходе через Дахабские горы, забьют у реки Чирапи, поскольку в пустошах за лесом для них не будет корма. Люди же продержатся эту последнюю часть пути на том мясе, которое у нас появится. Во всяком случае, так звучало в планах, как будет по факту — большой вопрос. Но я надеюсь, что выводы после гор были сделаны. Там мы забили как бы не половину всего, что имелось, но по итогу солидная часть просто испортилась из-за неправильной транспортировки.
Глядя на стадо, я задумался. Эти животные шли за нами шаг в шаг по этому гибельному для души пути. Месяц за месяцем терпели те же страдания. У нас с ними общее проклятье — желание жить. Судьба бессловесных тварей была решена, но, к счастью, они об этом не знали. Впрочем, даже это изменится в последние мгновения. Даже самые глупые звери, похоже, предчувствуют свою близкую гибель. Боги даруют всякому живому существу понимание в самом конце. Разве это милосердно?
— Для него подготовили пустую могилу на перекрёстке дорог, — вдруг произнёс Гаюс.