Мне не нужно было спрашивать, о какой могиле идёт речь. Райнаб Лодж был из тех людей, кто МОГ отступить и лишь отдать приказ. Никто не обвинил бы его в малодушии, однако… он не сделал это, оставшись со своими солдатами до конца.
— Выбили знаки, поставили камень, — продолжил Гаюс. — Не думаю, что даже сайнады потревожат её.
Какие-то понятия о чести есть у всех. Сайнады не исключение, пусть их и очень хочется обвинить в обратном.
— Что-то я начал часто молчать, точно как ты, маг, — тихо проговорил Гаюс.
И снова я смог только кивнуть в ответ. Маутнер рядом слабо улыбнулся.
— Прямо с нетерпением жду Кердгара Дэйтуса, — добавил бригадир. — Конца. Я уже не способен увидеть то, что видит Логвуд, колдун.
— В самом деле? — спросил я и перехватил взгляд одинокого глаза. — Ты уверен, что он видит не то, что видишь ты, Гаюс?
На изуродованном лице проступило смятение.
— Боюсь, — продолжил я, — что молчание коменданта больше не говорит о победе.
— Как и наше растущее молчание.
Я пожал плечами. Целая страна гонится за нами. Мы не должны были дожить до этого дня. И больше я ничего не могу придумать, эта истина давит. На ум приходят книги и летописи, которые я изучал: все были одержимы войной с интеллектуальной точки зрения — бесконечным перерисовыванием карт и границ. Героические атаки и сокрушительные поражения. Все мы — лишь судороги и страдания в реке боли. Троица, эти мысли даже меня утомили, зачем мучить ими других?
— Надо перестать думать, — заявил Маутнер. — От мыслей уже никакого проку. Мы теперь просто существуем. Посмотрите на животных. Мы — такие же, вы да я, такие же, как они. Ковыляем под солнцем, а нас гонят и гонят к месту забоя.
Качнув головой, я возразил:
— Наше проклятье в том, что в отличие от них мы знаем, что будет дальше, капитан. В этом, боюсь, ты не найдёшь спасения.
— Спасение переоценено! — прорычал Гаюс. — Нужно просто не сдаваться.
Мы подъехали к роте солдат. Среди пехотинцев Первой стояла группа сумбурно вооружённых мужчин и женщин — всего человек пятьдесят. Они с ожиданием посмотрели на Гаюса и нас с Маутнером.
— Пора быть командиром, — тихонько пробормотал Гаюс, в его голосе звучала такая усталость, что сердце невольно сжалось.
Сержант рявкнул команду «смирно», и разношёрстный отряд неумело, но решительно попытался её исполнить. Бригадир ещё раз окинул взглядом странных солдат, а затем спешился и подошёл.
— Полгода назад вы на коленях стояли перед знатью, — обратился к ним Гаюс. — Отводили глаза да языками грязь с полов вылизывали. Подставляли спины под плети и жили среди высоких стен да вонючих хибар, где спали, любили и рожали детей, которым не светила лучшая судьба. Полгода назад я бы за вас не дал и обломанной медной монеты.
Бригадир замолчал и кивнул сержанту.
Вперёд вышли солдаты Первой, каждый в руках держал аккуратно сложенную форму. Формы были выцветшие, запятнанные, зашитые там, где оружие пронзило ткань.
Форма Первой армии…
Где-то в душе будто бы что-то дрогнуло, попытавшись вырваться наружу.
— Вчера, — провозгласил Гаюс, — представители Совета Знати явились к Логвуду. Они притащили сундук с золотыми и серебряными монетами. Похоже, аристократы устали сами готовить себе еду, штопать одежду… задницы себе подтирать…
В другое время эти слова вызвали бы насторожённые взгляды и тихие шепотки — плевок в лицо и так уже заплёванной жизни. Но теперь бывшие слуги расхохотались. Будто вспомнили, как были детьми. Хотя уже не дети.
Гаюс подождал, пока стихнет смех.
— Комендант ничего не сказал. Комендант повернулся к ним спиной. Комендант знает, в чём истинная ценность… — Бригадир помолчал, изуродованное лицо стало серьёзным. — Приходит время, когда жизнь уже не купишь за монеты, и если за этот порог ступаешь, назад дороги нет. Отныне вы — солдаты. Солдаты Первой. Каждый из вас вступит в обычный взвод моей пехоты, будет стоять наравне с другими солдатами — и всем им глубоко плевать, кем вы были прежде. — Он обернулся к сержанту. — Распредели их, сержант.
Мы с Маутнером молча смотрели, как проходит ритуал. Каждого вызывали по имени, выдавали форму, а затем весь взвод делал шаг вперёд, чтобы принять нового члена. Ничего искусственного, ничего напыщенного. Механический профессионализм всего действа имел собственный вес, и всё проходило в глубокой тишине. Я видел, что многим новобранцам было уже за сорок, но все были в хорошей форме. Десятилетия тяжкого труда и выбраковка двух битв обеспечили армию упрямыми и стойкими людьми.
Они будут стоять до последнего.