«Но есть ли у меня лишние пара лет?»
Мужчина знал, что рисковал, когда выступил на вольные города бывшего Нанва не решив проблемы Кашмира. Но выжидать, пока мятежники наберутся мужества и выступят открыто он не мог. К тому же, был уверен, что если останется в Тасколе или лично посетит Кашмир, этого и вовсе не произойдёт. Поэтому направиться на новую войну показалось здравым решением.
«Череда случайностей и трагических ошибок. Судьба в очередной раз требует от меня не полагаться на других. Ах, Иставальт… я ведь предупреждал, чтобы ты относился к остаткам гарнизона Фирнадана с опасением. Предупреждал!»
Жалеть о случившемся было поздно. Дэсарандес предпочёл отнестись к случившемуся, как к неприятному для себя уроку. В каком-то роде он даже радовался, ведь стал ещё чуточку опытнее и умнее. Более он не совершит такой ошибки. А значит, в будущем, когда произойдёт Вторая Великая Война, где всё человечество встанет плечом к плечу против гисилентилов, он уже не попадётся на такой трюк. Нет! Император сам будет руководить приоритетным направлением, даже в ситуации, где проиграть, казалось, окажется просто невозможно.
На чувства же придётся полностью наплевать. К сожалению, они себя не окупают.
«Родственные связи переоценены. Мои дети, несмотря на лучшее обучение и моё личное участие в воспитании, не попадают в категорию выдающихся индивидов всего человечества. Они не являются несравненными главнокомандующими, великими стратегами, философами, мыслителями, политиками или интриганами. Они — лишь моя бледная копия. Тень, которая едва в состоянии осмысливать далеко идущие планы и последствия».
Дэсарандес даже прекратил рассказывать им про угрозу гисилентилов. Зачем это нужно, если результат не меняется? За последнюю сотню лет император поведал этот секрет лишь одному человеку — своей супруге Милене. И то лишь потому, что предвидел возможность взвалить на неё бремя власти. Правителю же необходимо осознавать, для чего он, Дэсарандес, вводит те или иные решения. Понимать, к чему он готовится.
Даже Киан Силакви узнал о гисилентилах от Хореса, хоть потом и неоднократно беседовал о них с императором.
Закончив с письмами, Мирадель уселся посреди широкой каюты, прямо на дощатый пол, и занял позу для медитации. Ему нужно было очистить разум и СПЛАНИРОВАТЬ будущее на очередные годы вперёд. Для этого он, одну за другой, обдумывал все вариации, которые могли бы произойти. Начинал от наиболее вероятных, где прикидывал, как ему лучше всего подтолкнуть своё окружение к нужным для себя результатам. Какие принять законы, какие отменить прежние правила. Кому помочь, а кому отказать. Кого окоротить, а кого наградить. Как воспользоваться той или иной политической обстановкой.
Когда линия полностью выстраивалась в его голове и начинала казаться идеальной, Дэсарандес принимался вносить в неё изменения. Поначалу совершенно незначительные. Например, что из-за неожиданного нападения пиратов Серпорта потонул корабль с важным гуманитарным или торговым грузом. Что доверенный человек умудрился поймать шальную пулю или заразиться лихорадкой без доступа к целителям, отчего сгорел за пару дней. Что тогда?
Император прикидывал, кем заменит «незаменимых» людей. Что будет делать, если ближайший союзник внезапно предаст. И на основании чего он мог бы внезапно предать. Что случится, если произойдёт непредвиденная (а он предвидит!) катастрофа? Например — сильнейший шторм или землетрясение? Случайности происходят, этого не отнять!
Таким образом Дэсарандес выстраивал в голове невозможные, чудовищно сложные схемы, которые, за годы практики и благодаря существенным изменениям своего тела и разума, вполне себе легко и просто удерживались в его сознании. Император регулярно корректировал все эти планы. Полностью вычёркивал те, которые уже никогда не смогут осуществится, возвращался к тем, которые получали такую вероятность из-за каких-либо новых мировых событий.
Благодаря подобной медитации, более девяноста девяти процентов всего, случающегося в его окружении, не становилось для императора неожиданностью. Дэсарандес всегда действовал и реагировал так, будто бы готовился к подобному всю свою жизнь. И в каком-то роде это было правдой.
Промедитировав почти два часа, мужчина переоделся и лёг спать. Он знал, что принесёт ему сон. Знал, потому что предвидел такую вероятность.
Горящая в лихорадке, чешуйчатая кожа двигалась, словно влажный, наполненный камнями мешок. Обвивающее его тело сочилось едким маслом, пропитавшим изодранную одежду Джориса Орозона. Он скользил между складками плоти, пока огромная, раздутая тварь гисилентилов металась по грубому потрескавшемуся полу, а её массивные руки сжимали мужчину в яростных объятиях.