Мало того, начались проблемы с животами, так как воды, хоть и стало больше за счёт осадков, но существенно упало её качество. Многие не удосуживались в должной мере её вскипятить, отстоять или очистить перед употреблением, отчего начали заболевать, блевать и дристать. Пошла эпидемия заразы, которую приходилось лечить практически без лекарей. Колдунов у нас осталось очень мало, всех повыбили. Если полсотни на всю колонну наберётся, я серьёзно удивлюсь и присвистну.
Ещё и голод. Каждую ночь с момента того отдыха забивали всё больше голов скота, овец, свиней и коз. Животных избавляли от мучений, затем разделывали и бросали в огромные котлы, где варилась овсяная каша с мясом и костным мозгом, которая теперь стала главным блюдом в рационе всей колонны. Каждую ночь лагерь превращался в скотобойню, оглашался криками умирающих животных, в воздухе вились тучи ещё не ушедших в спячку мух и куда более наглых птиц-падальщиц.
Чудовищный, еженощный рёв держал не только мои нервы натянутыми до предела. Вся колонна не могла в должной мере адекватно реагировать на происходящую бойню. Казалось, безумие шло за нами по пятам, днём и ночью, неотступно, как Пилекс Зарни со своей огромной армией.
Люди, которых я знал, словно бы состарились. Не только внешне, но и духовно. Теперь маги клана Серых Ворóн не создавали ощущение уникальных. Многие молодые девушки и парни составили им компанию, получив взгляд стариков, видящих слишком много трупов.
Мир как будто сжался. А мы ковыляем по его краям — видимым и невидимым. Истощены, но не сдаёмся. Потеряли счёт времени. Лишь бесконечное движение, которое прерывает только его отсутствие — потрясение отдыха, невероятный звук рогов, знаменующих конец дневного перехода. И пока грязь не осядет и не засохнет, никто не шелохнётся. Не верит, что миновал новый день, а мы всё ещё живы.
Кроме бесконечных совещаний, где приходилось придумывать, иной раз, просто выдающиеся в своей изощрённости планы, как протянуть лишний день без столь же губительных потерь, и посещений Силаны, которая неизменно жаловалась, что ребёнку — не место в походе, будто бы я мог как-то это изменить, ещё и участвовал в патрулях. Не потому что надо, то есть… разумеется надо, но я являлся одним из офицеров высшего звена, отчего мог передать сие право менее высокопоставленным личностям. Однако не желал этого. Поэтому вместе с неполным десятком ходил по лагерю беженцев, хаотическому лабиринту палаток, навесов и крытых фургонов, вглядываясь во всё с извращённым равнодушием. Останавливал драки, налаживал порядок, предотвращал насилие, каннибализм, грабежи и воровство. Старался помочь, хоть и ощущал, сколь это ничтожно, мелко и практически бесполезно. Замыленный глаз привык к виду трупов.
Дети умирали. На утро я, истративший все силы, присел, положив горячую, практически раскалённую руку на плечо матери, и вместе с ней смотрел, как жизнь медленно покидает младенца у неё на руках. Словно пламя масляного светильника, становится всё более и более тусклым, вспыхивает и гаснет. В тот миг, когда борьба за жизнь уже проиграна, маленькое сердечко замедляется от этого осознания, а затем замирает в немом удивлении. И больше уже не бьётся. Затем боль наполняет обширные пещеры в душах живых, уничтожая всё, чего касается, яростью и гневом на такую несправедливость.
Что можно противопоставить слезам матери? За сегодняшнее дежурство я помог слишком многим и истощил себя. Если надорвусь, то сам слягу, что ухудшит и без того тяжёлую ситуацию.
— Всегда будет мало, — произнесла Дунора, которая сегодня составила компанию на моём обходе. — Не вини себя, я ведь вижу, о чём ты думаешь, лейтенант. Что мог бы спасти его. Но что делать с тем, кого бы ты встретил через десять шагов? А через двадцать?
— Она права, — тоскливо пробурчал Рушен. — Смерть здесь — не исключение, а правило. Поэтому даже сотня лишних целителей не сумели бы её остановить.
Я лишь кивнул. Знал это и так, но знать одно, а видеть…
Наш неполный десяток, вымазанный грязью, пóтом и кровью, стал кем-то вроде призраков, бродящих по огромному лагерю, размер которого мог сравниться с маленьким городком.
Люди привыкали к постоянному присутствию друг друга, к тому, что на ближайшее время можно позабыть об индивидуальности. Все теперь представляли собой коллектив. И речи, которые ранее побоялись бы произнести даже в узкой компании «своих», стали гулять всё более открыто.
— Логвуд — на самом деле демон, такую злую шутку сыграл над нами Дэсарандес.
— Да нет, он в сговоре с Пилексом Зарни и царём Велесом, всё это вторжение — маскарад, ибо сама смерть явилась, чтобы объять все земли смертных. Мы склонимся перед его мёртвым ликом, а взамен за всю пролитую кровь Логвуд, Зарни и Дэсарандес сами станут богами, пододвинув Троицу и Двуликого.