— Значит вы тоже за то, чтобы убить Челефи, — прищурилась Мирадель.
Летреч вздохнул и наконец-то повернулся, посмотрев на неё. Милена осознала, что он одобрял её нерешительность — почти в той же мере, в которой Лоринсон настаивал на своём.
«Как бы они вели себя с Дэсарандесом?» — задумалась женщина.
— Зато сколько жизней вы сумеете сберечь! — с толикой обиды воскликнул министр военных дел, обращаясь, как часто случалось, к её затылку, что свойственно людям, принимающим обиду за проявление разума.
Так или иначе он становился слишком фамильярным.
Вместо ответа она повернулась к ещё одному человеку, не так давно составившему компанию её совету, Саргу Кюннету, который покорно — слишком покорно, вдруг подумала Мирадель, — стоял в шаге от обступивших её мужчин.
Заметив взгляд императрицы, исполняющий обязанности высшего жреца склонил голову.
— Я бы пилпос… посту-посту… пил так, как сделал бы император, — размеренно, хоть и заикаясь, произнёс он, хоть голос и заглушал стук копыт приближающихся всадников.
— Именно! — воскликнул Лоринсон, совершенно отбросив сдержанность. Компанию ему, как ни странно, составил Мариус Дэбельбаф и Инар Моурен.
«Они боятся, — осознала Милена. — По-настоящему боятся», — и отметила, что сама она ничего не боится.
Эти дипломатические танцы, по мнению императрицы, были ни чем иным, как ловушкой. Причём такой, на чей успех мятежники даже не рассчитывали, однако и обойти стороной нужным не посчитали. У войны есть свои незримые правила и законы, которые нарабатывались и создавались столь долго, что превратились в традиции, нарушителей которых не любят ни враги, ни союзники.
Провести переговоры считалось правильным, а воспользоваться моментом, если он на них представится — ещё и успехом.
«Верно, — подумала она. — У войны свой этикет, в котором неумение дать врагу возможность выставить себя дураком само по себе уже неудача. Челефи просто забросил мне, как говорится, „пустой крючок“, рассчитывая, что я вдруг проглочу его».
В конце концов, она же женщина.
Однако тот факт, что он прибыл лично… Это меняло всё. Теперь получалось, что Челефи предоставил ей возможность сделать то же самое. А это означало, что приглашение не рассчитано на то, чтобы убить её. И в свой черёд указывало, что сам он едет не для того, чтобы погибнуть, то есть визирь Имасьял Чандар Челефи, прославленный кашмирский полководец и самозваный лорд, действительно хочет о чём-то договориться.
«Но зачем?»
— Приготовьтесь, — сказала Милена генералу Летречу. — Мы убьём его после того, как выслушаем.
Мысль о необходимости убийства смутила её лишь на мгновение — не больше.
«Там, за холмами, спрятались тысячи кашмирцев, — подумала императрица. — Какие мерзости они готовят? Какую тактику разработали? Какое место в ней занимает их предводитель?»
Это уже не важно. Мирадель решила, что убьёт Челефи — здесь и сейчас, а потом разобьёт всё его войско, сбросив обратно в море, откуда они и приплыли.
Она сделает это. Милена ощущала это с беспощадной уверенностью. После стольких лет кровопролитий, устроенных её мужем, она имела право на собственную меру чужой крови.
Женщина вспомнила Лотти и её веки затрепетали.
«За Челефи последует и Кашмир. Но на него обрушится не вода, а кровь, в которой захлебнутся они все — до последнего, — прикинула императрица. Она не намеревалась более сталкиваться с такой угрозой. Тем более когда она повторялась раз за разом. — Не верю, что даже думаю о таком, но Дэсарандес обошёлся с ними слишком мягко. Кашмир следовало наказать не убийством знати, а уничтожением всех и вся».
Аристократию, как осознала Милена, наказывать нужно иначе.
«Я займусь этим после войны. А лучше оставлю на попечение мужа», — подумала она. Однако, будь у неё возможность, она провела бы чистку знати, разгребая эту помойную яму, которая сказывалась на всех направлениях: от её министров, до армейских офицеров.
Знатные лорды легко и непринуждённо покупали должности для своих сыновей — третьих, четвёртых и далее по списку. Почти все из них были сионами, а потому пользовались властью, не особо заморачиваясь наличием или отсутствием командирских умений.
Мирадель мотнула головой. Рано думать о чистках (не зря её прозвали «Кровавой»), следует сосредоточиться на текущей ситуации.
— Когда я скажу: «Благослови нас, Хорес»… — обратилась она к генералу и посмотрела на кашмирцев, как бы ожидая с их стороны некоего мистического подтверждения. Дыхание её, всё это время чудесным образом остававшееся непринуждённым, напряглось, так как всадники уже почти завершили свой путь, — … тогда убейте его.