Божество, замаранное своими последователями, а оттого чуждое всему человеческому.
— Финнелон уже мёртв, — пророкотал его голос.
— Лжец! Он жив, и ты это знаешь! Ты сам так устроил в соответствии с собственными замыслами! Потерпи же теперь в своём чёртовом сплетении одну-единственную незакреплённую нить, единственный запутавшийся узелок! Поступи разок так, как поступают смертные! Как поступают люди! Исходя из любви!
Скорбная улыбка, искажённая светом нимба и ставшая в результате этого чем-то вроде плотоядной усмешки.
— А ты подумай, Кай, кто же есть ты сам, если не такой вот допущенный мною узелок и незакреплённая нить?
Предвестник повернулся и зашагал к обветшалым шатрам, расположившимся ниже по склону. Сандакай в каком-то идиотическом протесте раскрыл рот — раз, другой, будучи похожим сейчас на брошенную в пыль и задыхающуюся рыбу. В его голосе, когда мужчина наконец вновь обрёл его, сквозило отчаяние.
— Так нельзя!
Герцог Юга и принц Империи не были дружны, но невообразимое и обострившееся чувство справедливости кричало внутри его души. Похоже, приговор Финнелону оказался попросту последней соломинкой, сломавшей этого человека. Правую руку божественного императора, идущего с ним от начала и до конца.
Да, принц был лишь причиной. Очередной частью головоломки, которую представлял собой Дэсарандес. И кажется Сандакай вот-вот сможет её решить. Однако ответ совершенно не нравился мужчине. Он казался неправильным, ложным, фальшивым.
Величайший император не мог быть злодеем и фанатиком, готовым на всё, ради исполнения собственной, возможно никогда не сбывшейся мечты!
Сандакай Мирадель пал на колени, рухнув на грязную землю побережья, ощущая себя на все свои сто четыре года. Стариком, разбитым и посрамлённым. Преданным. Оставленным за спиной, как ненужная вещь.
— Дэсарандес!
Правитель Империи Пяти Солнц остановился, чтобы взглянуть на него — явственно проступающее в темноте видение, омерзительное из-за гнилостно-бездонного света. Впервые Сандакай заметил множество человеческих лиц, выглядывающих из сумрака разбитых вокруг палаток и шатров. Щурясь во тьме, люди пытались понять значение слов Яха-тей, языка континента Азур-Сабба, который Дэсарандес использовал, чтобы скрыть от них суть этого спора.
— Лишь это… — прошептал Сандакай, в полной уверенности, что император услышит его. — Пожалуйста… Я умоляю. Сделай это. Я… я продолжу помогать тебе во всём. Я буду. Я стану! Клянусь!
Советник подрагивал, его трясло, словно от сильнейшей болезни.
«Если он ещё способен на что-то человеческое…»
— Лишь это…
«Покажи мне, что я ошибся. Дай мне знать, что ты на верном пути. Что я служу справедливости и истине!»
Единственный удар сердца. Жалкий. Бессильный.
— Позаботься о жене, Кай. После освобождения столицы ты отправишься к себе домой.
Герцог Юга вздрогнул, закашлявшись от внезапной и острой боли, пронзившей грудь, и вскочил на ноги, разразившись приступом гнева.
— Убийца!
Никогда прежде слова не казались столь ничтожными.
Дэсарандес Мирадель взглянул на ряды палаток, в которых ночевали десять тысяч солдат.
— Что-то, — обернувшись, изрекла чудовищная сущность, — необходимо есть.
Подняв левую руку, уткнулся культёй в подбородок. Выругался. Чёртова инерция не отпускала уже несколько дней. Зло почесался обрубком, потому что правую руку не хотелось вырывать. Она была занята.
— Ки… Изен, не злись, — произнесла Силана. — Я сразу вижу, когда ты злишься.
Мы лежали на узкой циновке, прикрытые одеялом, на котором была вышита руна контроля температуры.
— Я не злюсь, просто… навалилось, — неопределённо сказал я.
— Думаешь, на меня не навалилось? — хмыкнула она, а потом крепче обняла меня прижавшись своей грудью.
— Злюсь меньше, чем раньше, — уже честнее признался я. — Позже снова займусь лечением. Прогресс идёт.
— У тебя поменялась жизнь, — девушка каким-то незримым женским чутьём точно ударила в самую цель.
Она и правда поменялась. Всё поменялось.
Я стал мало появляться в отряде — ещё меньше, чем раньше. Ранее много времени приходилось тратить на лечение раненых. Я мог НЕ лечить, но не видел смысла отказывать. У меня очень развита проводимость энергии, потому что во-первых по меркам волшебников я жил уже очень долго. По сути, остались считанные месяцы до появления Стигматов. Это значит, что чисто статистически я колдовал куда больше, нежели другие маги. Во-вторых, я неоднократно доходил — и переходил — до предела, сжигая самого себя. Это играло свою роль после лечения. Моё тело, словно испытав закалку, стало более… энергопроводимым? Я не знаю. Не натыкался на подобное слово, так что придумал его сам. Однако суть ясна. Я мог больше. Ах да, конечно есть и в-третьих: опыт. Я был гораздо опытнее, нежели самый профессиональный «чистый целитель» отступающей колонны.