— Чтобы ты его снова избил? — коротко оглянулся я. — Нет, он к тебе не вернётся.
— Все нарушения монхарбского закона, который Логвуд и архонты обещали поддерживать всеми своими силами, не останутся незамеченными! — завизжал Илазий. — За всё заплатите! С процентами!
Сдерживаемая злоба полезла наружу, водная пощёчина — воду использовал из собственной фляжки, чтобы обойти анимагический амулет толстяка — разбила Монтнару губы и нос, сбив его с ног и заставив упасть на мёрзлую землю. Следующий шаг создал вокруг меня и советника маленький ров, который, словно остров окружил пятачок земли — сугубо для того, чтобы никто из окружающих нас людей не мог быстро оказаться рядом и помешать мне.
Плётка Илазия отлетела в сторону. Глаза аристократа наполнились ужасом — точно как у собачки, которая болталась в зубах у пса.
— Ты, наверное, думаешь, — прошипел я, склонившись над ним, — что я сейчас начну тебе рассказывать о том, в каком положении мы все находимся. Но совершенно очевидно, что это бесполезно. Ты — безмозглый отморозок, Монтнар, что бы там по этому поводу не говорила архонт Плейфан. Ещё раз меня доведёшь — я вскипячу твои кишки, не вытаскивая их из брюха, понял, свинья?
Глаза советника закатились, его сотрясла дрожь — мужчина потерял сознание. Воздух наполнился запахом мочи.
— Неудачно получилось, — пробормотал Бейес. — Но вместе с тем забавно. Будет что ребятам в лагере рассказать.
— Это уж точно, — хмыкнул я, хоть и не считал случившееся таким уж смешным поворотом событий.
У этого однозначно будет продолжение, которое может сильно мне не понравится, — обожгла неприятная мысль.
— Ну, зачем же так? — недовольно проговорил знакомый голос. Из толпы вынырнул сгорбленный старик-купец Геварди Нородон. — Наша очередная петиция и так уже разрослась, а теперь к списку жалоб добавится ещё и личное оскорбление. Эх, Изен-Изен…
Он, словно родной дед, попенял мне за излишне резкое поведение.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — влез Бейес. — Но лейтенант никогда не отличался кротким и всепрощающим нравом, а в бою, как волшебник, стóит пятерых колдунов, ведь не просто так носит титул Сокрушающего Меча Кохрана. Травма руки не играет для такого мага никакой роли, а вот злости добавляет изрядно. Поверьте, только высочайшая выдержка позволила лейтенанту ограничиться пощёчиной, а не разорвать тело советника Илазия Монтнара на куски своим излюбленным потоком кипятка под бешеным давлением. Тогда с неба до сих пор падали бы кусочки варёного фарша — на радость всем окрестным псам.
Нородон задумался и плотнее закутался в длинный плащ.
Бейес ехидно мне подмигнул.
— Лучше поспешим, сэр, — произнёс он.
Толпа на площадке сохраняла гробовое молчание и взорвалась криками лишь когда мы оба скрылись в проходе между шатрами.
Мы быстро перебирали ногами — нужно было дотащить бедолагу-слугу до лекарей, а потом ещё успеть на собрание Логвуда.
— Всё-таки меня поражает, как они упорствуют — верят, что мы переживём этот поход, — внезапно произнёс Бейес.
О, как. А я думал, что один сомневаюсь в успехе. Однако одно дело — обсуждать подобное с Маутнером или Логвудом, другое — с парнем, ниже меня по званию. Не положено вышестоящим сомневаться в успехе. Ой не положено!
— А в тебе нет такой веры, боец? — поинтересовался я.
— Нам не дойти до Магбура, сэр, — шмыгнул он носом и натянул на лицо дурацкую лыбу. — А эти кретины пишут петиции, жалобы — на тех самых людей, которые спасают им жизнь.
— Очень нужно поддерживать иллюзию порядка, Бейес. Во всех нас, — отвернулся я.
Соратник насмешливо скривился.
— Не заметил, как ты там проявлял сочувствие, лейтенант.
— Само собой, — хмыкнул я.
Мы покинули лагерь знати и вошли в хаос тропок между повозками с ранеными. Голоса вокруг сливались в немолчном хоре боли. Нутро болезненно сжало. Даже без регулярных налётов сайнадов ситуация не стала сильно лучше. Походный госпиталь — пусть и на колёсах — нёс в себе глубокое чувство страха, вопли отчаянной борьбы за жизнь и молчание смирения, поражения. Многочисленные утешительные покровы жизни здесь были сорваны, а под ними — раздробленные кости, внезапное осознание смерти, пульсирующее, как обнажённый нерв.
Эти понимание и откровение создавали посреди промёрзшей земли такую густую атмосферу, о какой жрецы могли только мечтать в своих храмах. Страх божий — это страх смерти. Там, где люди умирают, боги уже не стоя́т между ними и смертью. Там заканчивается благословенное заступничество. Они отступают назад, и ждут с другой стороны. Смотрят и ждут.