«А он разжирел, — подумал Кальпур, глядя на лидера мятежа, всегда казавшегося стройным и моложавым, хоть перешагнул за полсотни лет. — Возможно из-за стресса».
Фира устроилась неподалёку на обитом парчой диванчике. Её тёмные глаза поблёскивали золотом на самом краю полумрака. Взгляд жрицы Амманиэль не разлучался со скорбящим визирем, отвернувшимся от женщины — похоже, что преднамеренно. Она смотрела и смотрела, сохраняя на лице выражение неподдельного ожидания и наполненного лукавством пренебрежения, с каким ждут продолжения прекрасно известного сказания о самом презренном из негодяев. Выражение это помогало ей выглядеть молодой, какой она и должна была казаться.
Блестящие края и поверхности проступали сквозь всеохватывающие тени, напоминая о доле добычи, награбленной лордом Челефи по пути. Фарфоровая посуда, серебряные столовые приборы, множество украшенной рунами одежды, артефактная мебель…
Послу казалось, что огромный шатёр был завален ценностями, будто мусором. По ним ходили, на них плевали и не обращали внимания — будто камни на мостовой.
Такова была сцена, посреди которой прославленный Имасьял Чандар Челефи обозревал собственную судьбу.
— Не-е-ет! — снова и снова кричал он, обращаясь к распростёртому на ложе телу.
Кашмирские всадники успели подобрать тело Йишил, прежде чем окончательно отступить от неприступных стен Таскола. Рискованное нападение, на которое Челефи делал ставку, провалилось. Теперь ему оставалось лишь клясть богов.
Перекрещённые кривые сабли, герб Кашмира, чёрно-золотое знамя его народа и веры, было сброшено на пол и в полном пренебрежении стелилось под ноги ещё одним ковром. Белый конь на золотой ткани, знаменитый стяг прославленной в прошлом кашмирской кавалерии, которым Челефи пользовался как личным штандартом, свисал с древка потрёпанным и обгоревшим — после той самой битвы, где пала Йишил.
Кальпур уже слышал негромкие голоса диких пустынных кочевников, бормотавших и перешептывавшихся между собой. Они говорили, что дело это совершила кровавая императрица. Женщина Господина Вечности, прокля́того демона, сразила последнюю надежду Кашмира на независимость.
— Что они скажут? — со своего дивана проворковала глава культа Аммы, не отводившая глаз от визиря. — Насколько ты можешь доверять им?
— Придержи свой язык, — буркнул Челефи, неловко, словно повиснув на незримых нитях, склонившийся над павшей дочерью. Лидер мятежа поставил всё на девушку, чьё мёртвое тело сейчас лежало на шёлковых покрывалах — последняя милость, которую даровал ей Триединый.
Неясным пока оставалось лишь то, что случится дальше.
Кальпур был знаком с подобными Челефи душами, полагавшимися скорее на предметы незримые, чем на видимые, творившими идолов по своему невежеству, дабы возжелать и назвать своими те пустяки, которыми почему-то стремились обладать. С самого начала своего восстания — уже больше восьми лет! — Имасьял Чандар Челефи противостоял Дэсарандесу Мираделю. Человек не может не мерить себя мерой своего врага, тогда как император в любом случае был соперником никак не менее чем… внушительным. И чтобы соответствовать, Челефи подавал себя в качестве священного противника, избранного героя, назначенного судьбой стать убийцей жуткого демона, распространяющего веру в ложного бога и дурачащего весь свой народ. Челефи поставил перед собой цель, которой можно было добиться только с помощью удивительной силы его обрётшей ультиму дочери — что он и осознал два года назад.
Невзирая на его тщеславие, великий визирь и в самом деле оказался вдохновляющим вождём. Однако Йишил была его чудом, второй посол Сайнадского царства понимал это. Её способности были буквально созданы, чтобы сокрушать и подчинять. Без неё Челефи и его пустынное воинство едва ли было способно на нечто большее, чем осыпать ругательствами циклопические стены, защищавшие его врагов. Это Йишил покорила Ханг-Ван, Щуво и Сайбас, а не Челефи. Воинственный визирь мог взять штурмом лишь не защищённый стенами город.
Оставшись без столь могучей чародейки — её Стигматы, конечно, ограничивали Челефи по времени, но он ожидал, что план сработает, и сейчас они бы уже захватывали Таскол, а не торчали рядом в бессмысленной пародии на осаду — надежды на успех стремительно таяли.
«Челефи попал в западню, расставленную ему фактами и честолюбием», — подумал Кальпур.
Чудовищные стены Таскола, сохранившиеся ещё со старых времён, были неприступны. Он мог торчать возле них, однако прибрежный город нельзя принудить к капитуляции голодом. А сельский край вокруг становился всё более и более враждебным. При всех своих горестях имперцы не забыли выпестованную ненависть к кашмирцам. Даже добыча пропитания для своей пёстрой армии давалось Челефи всё бо́льшим и кровавым трудом. Неизбежно росло число дезертиров, особенно среди бахианцев.