Старушечий хохот смолк.
— Да! — скрипнула она. — Дай… мне… всё… их… семя! Всю их ярость, направленную на безжалостное чрево Амманиэль! Пусть весь твой народ елозит по мне! И хрипит, как ощерившиеся псы! Пусть все они познают меня так, как знал меня ты!
Челефи рванулся к ней, но повис посреди пути, будто незримые нити, окутавшие его, оказались привязаны к противоположным стенам шатра. Он мотал головой, стеная и скуля. Наконец взгляд его круглых, ищущих глаз остановился на Кальпуре, укрывшемся в густых тенях. Какое-то мгновение казалось, что визирь молил его — но молил о чём-то слишком великом, слишком невозможном для смертного.
Взгляд покорился забвению. Челефи рухнул на колени перед злобной соблазнительницей.
Фира застонала от удовольствия. Ногти её растворявшегося в темноте взгляда царапнули по облику сайнадского посла — на долю мгновения, но и этой доли ему хватило, чтобы заметить филигрань тёмно-красных вен, исходивших незримой кровью богини, которыми Амма, через свою служанку, впилась как корнями в окружавшую их реальность.
«Спасайся! Беги, старый идиот!»
Однако он уже понимал, что бежать слишком поздно.
— Раздели меня между своими людьми! — крикнула жрица. — Сожги ме-е-еня-я-я! Ну же! — Звук, подобный собачьему вою, продирая кожу сайнада, пробирался под его грязные одеяния. — Приказывай же! И смотри, как бездарно погиб твой драгоценный верс!
Льдом пронзило сердцевину его костей. Кальпур понял истинную причину её адского веселья — и истинную суть того, что сопутствовало ему. Амманиэль неотлучно присутствовала среди них. И в тот злополучный день, во время их первой встречи, это они были переданы Фире, как ЕЁ армия, а не наоборот.
Время бежать давно ускользнуло в прошлое.
— О чём ты говоришь? — широко расставив колени на ковре, выдохнул Челефи, на лице которого не осталось даже намёка на достоинство.
— О том, о чём знает этот смуглый нечестивец! — женщина фыркнула, указав подбородком в сторону Кальпура.
«Будь ты проклят, Гердей!»
— Говори, отвечай мне! — вскричал визирь голосом ещё более жалким из-за стараний казаться властным.
Язвительная, недобрая улыбка появилась на прекрасном женском лице.
— Д-а-а-а… Всеми своими амбициями, всей жалкой империей твоего самомнения ты обязан мне, надежда Кашмира. То, что ты отбираешь у меня, ты отбираешь у себя. То, что ты даришь мне, ты даришь себе… — Взгляд её вонзился в тёмную пустоту над его головой. — И твоей истинной богине… — прошипела она тихим голосом, превратившимся в хрип.
— И тогда ты… вернёшь её?
Полный соблазна смешок — как у юной девушки, обнаружившей слабость своего любовника.
— Ну конечно, — проговорила она, наклонившись вперёд, чтобы погладить его по опухшей щеке. — Ведь моё божество существует…
В конечном итоге, Кальпур всё-таки сбежал, хоть и успел увидеть многое. Слишком многое. На его глазах Фира велела Челефи засунуть два пальца ей между ног. Когда визирь вытащил их, то они были измазаны кровью. В тот миг дыхание покинуло Кальпура. Само сердце замерло, покорившись восторженной силе, отозвавшейся в нём.
Фира свернулась на своей кушетке, как избалованная кошка. Глаза женщины наполнились дремотой.
— Коснись её ран моей кровью, — проговорила она, томно вздохнув. Глаза жрицы уже закрывались. — Дай ей милость богини.
Челефи стоял, как стоит человек, лишившийся опоры на вершине горы… ненадёжный, потрясённый. Наконец он повернулся к телу своей дочери.
И Кальпур бежал… бежал, испачкав свои портки. Он мчался по лагерю кашмирцев, прячась в тенях, стыдясь всего, что могло попасться ему на пути. Оказавшись в укромном сумраке собственного шатра, он сбросил свои причудливые облачения и остался стоять, обнажённый, окружённый облаком собственных нечистот. А потом даже не заметил, как упал и заснул.
Проснувшись, сайнадский посол обнаружил, что его указательный и средний пальцы окрашены в яркий вишнёвый цвет.
Дураком он не был. Он немногое знал про Амманиэль, но прекрасно понимал, какие опасности ждут впереди. Жречество не было для мужчины пустым словом. Он понимал, что боги реальны, пусть и крайне редко вмешиваются в дела смертных. Они правили миром, даруя награды, но в куда большей степени подгоняя его катастрофами — войнами, голодом, землетрясениями, потопами. И жрецы — их глаза, уши и руки. Священные и ужасные одновременно.