— Последний раз, Хуан, — взмолился Каэтани, — поверьте мне, так надо.
— Может и надо… — буркнул Джорджио Греко, — вот только неясно, кому…
У Диада уже был почти готов подкоп под стену. Работы дня на три оставалось.
— А как они без зелья-то собирались? — Удивился Ветлужанин.
— Известно, как, — с видом знатока объяснил Хивай, — камору пошире надо сделать, столбами и досками укрепить. Потом всякого горючего туда напихать. Дыру с поверхности сделать, чтобы воздух мехами гнать. А потом дерево прогорит, каверна получится. Стена или башня под своим весом и рухнет.
— Так может зря зелье-то жечь? — спросил Никита.
— Можна марне, — проворчал Адам из Троцнова.
— Чего?
— Может и зря, говорит, — сказал Хивай.
Герцога, однако, уже ничто не могло остановить. В камору закатили пять десятипудовых бочек. Фёдор сделал палильную свечу. Он вообще неожиданно взялся руководить всеми работами, хотя и без него опытные в этом деле имелись.
В шестнадцатый день пианепсиона, а по-македонски апеллая, первого ноября, над Боспором Фракийским прокатился жуткий грохот, в стене образовался пролом, через который немедленно пошли на приступ гипасписты.
Пелла, начало зимы
Зима в этом году наступила рано. Уже в конце пианепсиона в горах лёг снег. И не тонкое покрывало, которое за пару часов способны стереть с лица земли слабеющие лучи осеннего солнца, а плотный пушистый ковёр. Замёрзли лужи, под ногами потрескивал лёд. Тонкие полупрозрачные пластинки наросли у кромки воды по берегам Лудия.
Каэтани заворожённо наблюдал, как плывут над водой клочья тумана, подхваченные слабым утренним ветерком. Пальцы на руках совсем окоченели, он поднёс их ко рту, подышал. Натянул на уши каусию и плотнее запахнулся в плащ.
За спиной послышалось негромкое конское фырканье. Онорато обернулся. Улыбнулся. Никак не мог привыкнуть, что видит теперь фессалийского красавца почти каждый день. И коня, и всадника.
"Да, всё-таки на дестрие не очень тянет, но по местным меркам, конечно, гигант".
Александр перекинул ногу через шею Букефала и спрыгнул на землю.
— Радуйся, достойнейший Онорато.
Каэтани отвесил церемонный поклон.
— Я с тобой всё время себя чувствую царём царей, — весело сказал Александр, — когда мне было семь лет, я принимал персидских послов, они кланялись похоже.
Он был не один, позади остановились ещё два всадника — конечно же Гефестион, сын Аминтора и Филота, сын Пармениона. Странно, что Птолемея нет. Впрочем, общеизвестно, что Лагид любит подольше поспать. Друзья царевича тоже спешились.
— Я не видел, как кланяются персы, — сказал Каэтани.
— В твоей стране так кланяются только царям?
— Не только. Существуют разные поклоны, для разных людей и обстоятельств. Иной раз даже обедневшие дворяне хватаются за мечи, если заподозрят в ком-то недостаток уважения к своей персоне.
— Вы всегда ходите с оружием? С такими мечами? — Спросил Гефестион.
— С такими не всегда, — Каэтани на четверть выдвинул клинок из ножен, показывая царевичу, — это меч для войны. Есть ещё меч для платья, он уже, легче. Вот его всегда носят.
— И такой же длинный? — Александр чуть наклонил голову набок.
— Да.
— И не ломается? Я восхищён вашими кузнецами. Среди твоих людей они есть?
— Есть.
— Значит, ты сможешь сделать для моего войска такие же доспехи, как у вас?
"Для моего войска".
— Это сложно, Александр. Потребны не только знания.
— Я прикажу, тебе доставят всё необходимое.
Онорато улыбнулся.
— Не всё можно получить твоей волей или волей твоего отца.
Александр поджал губы.
— А волей Артаксеркса? — спросил Филота.
— И он не всесилен. Всё в руках Господа.
Александр некоторое время молчал, потом спросил:
— Ваш бог… Он действительно могущественее Зевса? — И сам же ответил, — как видно да, раз даровал вам такое оружие. Когда я сказал об этом Филоте, он испугался, что я навлеку на нас гнев богов.
Филота фыркнул.
— Ваши боги ревнивы, — кивнул Онорато и предложил, — давай пройдёмся.
— А ваш? — спросил Александр. Он отпустил поводья, потрепал коня по шее и умный Букефал без принуждения побрёл за ними следом.
— А мы считаем, что не в праве говорить "наш бог", хотя некоторые и говорят. Бог — он всеобщий, творец всего сущего, нет для него раздельно ни эллина, ни иудея.
После падения Византия вскоре пришёл черёд Перинфа. Филипп позволил его защитникам узнать о своих успехах из уст лучших людей Византия. Лишённый помощи, выдержавший полугодовую осаду и несколько тяжелейших штурмов, город сдался.