Когда ночью меня в госпитале не было, ребята обязательно прикрывали. Делалось это так. Во время обхода палат врачами ходячие раненые перебегали из палаты в палату и ложились на пустые койки. Соглашались на это всегда с большим удовольствием, потому что тому, кто прикрывает, доставалась пайка самовольщика. А я в госпиталях не встречал ни одного неголодного раненого.
«Она меня так прыжала что я крыкнул У меня ж ведь раны а она от блаженства все забыла Но хорошо что я не забыл Я ее хотел даже чем нибудь обидыть но ни тут то было она была как разяреный зверь Схватила зубами мою рубаху что мне даже нечего и думать вырваться с такими ранами Я тогда тяжело вдохнул и прытаился как котенок Я слыхал когда то розказывали за бешенство но я не верил Ну а тут попался Та еще с таким здоровем как у меня сейчас Последующие номера были лекше а утром она стала страшная аж посинела Батиньки мои Но я примерился мне здесь большая выгода стала Я накатаюсь как на паравозе а утром чего моя душа пожелае Носе чуть не на руках Когда она дежуре то мы частенько ходили в скверик за речушку в бур'ян. Я это место называл плацдарм Он полит нашей кров'ю и потом… Я с этого плацдарма уходил мокрый от пота и пяный Не мог удержать до утра А иногда ходили у церкву за ограду но здесь она говорить неудобно святое место Мне один раз казалось что на одной иконе какой то Бог смеялся во весь рот когда мы танцевали второе колено. Я ей когда это сказал она не стала туда ходить. Бога стала боятся… А почему я записываю хрен его знае в точности я не могу обяснить А во вторых мне не когда не встречалось «бешенство маткы» Правда один раз видел до войны в Батуме бешеную собаку Но ее сейчас же убили на улице…»
— Когда после ареста отца в 37-м году я скрывался в Батуми, на одной из улиц произошел такой случай. Иду и слышу крики, а потом выстрелы. Народу собралось много. Подхожу, спрашиваю: «Что случилось?» Один грузин отвечает: «Дурной собака убили…» Все вокруг одобряли, что застрелили бешеную собаку, говорили о том, что бешеная собака не имеет права на жизнь. На работе в госпитале, вообще в жизни Маруся вела себя обыкновенно, ничем особо не отличалась от других девушек, а со мной какое-то бешенство на нее находило.
«Но а мне такой и надо было Через нее я вылечился так быстро Я лутше всех жыл в палате продуктов госпитальских я не кушал и все мне завидовали и советовали чтобы я с ней расписался… Все знали что я безпрызорный родни у меня никакой нет это я им такую баланду пустыл и мне больше нечего не остается как жыть у ней и все поэтому тащит мне У меня правда иногда аж голова кружытся… Я все вижу как сквозь стекло чего она думае Но это все нечево а подошло то время что мне выписыватся и она узнала что мое ранение попадае домой Вот то здесь мне и дало подумать как мне отвязаться Я решыл обратно хитрыть Своего доктора попросил чтобы она прыписала морской воздух Вот она мне и прыписала жыть тры месяца в Новоросийске Туда мне и билет дали Ну это мне стояло блатом который носила сама же Маруся Ну а как извесно я не поехал в Новоросийск а слез в Стиблиевке. Комисовали меня 5 июля до 12 июля шли прощания все это время я ей только обещал без конца Когда я прыеду чего будем делать и как жыть будем И вот 12 июля ночю я уежаю все связано она меня провожает до станции Прыехали на станцию она все время плачет Не знаю чего или того что я уежаю или того чтобы поскорей сматывался Пасажыры на это обратили внимание Некоторые смеются некоторые сожалеют А я хоч бы скорей оторваться А поезд как нарочно на час опаздывает И наконец состав подошол Она вцепилась прямо зубами в мои губы я чуть не крыкнул и поскорей побежал в вагон а сумку забыл в нее Тогда вже она через окно передала мне Она думала что я от волнения забыл сумку а я от радости И вот этим и кончилась любовная драма Назад вертаться в Харьков я некогда не думаю так как я там головы не забыл Правда сын или дочь но это она угробит сатана полосатая»
— Не думал я тогда, что судьба снова сведет меня с Марусей и, кстати, все в том же Харькове. А произошло это так. В Харькове жил мой младший брат Мишка. В 50-м году он позвал меня к себе подзаработать — тогда шоферы требовались везде, а в колхозе платили мало, точнее, вообще не платили, только ставили в ведомостях палочки, которые назывались «трудодни». Ну я и подался. Шоферили мы с Мишкой на кондитерской фабрике, возили сахар. Заметил я, что вокруг Мишки стали вертеться какие-то незнакомые мне люди и все уговаривают его доить корову. Какая корова? И почему Мишка должен ее доить? Я на него насел: признавайся! Он и признался. Когда мешок с сахаром берешь за углы, как за коровьи соски, и дергаешь его, сахар из мешка высыпается в заранее проделанную дырку. Оказывается, эти темные люди «доили корову» в одном условленном месте, куда Мишка заезжал по пути с железнодорожной станции на фабрику. Мне стало страшно. Тогда за килограмм украденного сахара давали сразу десять лет тюрьмы. А тут такое. Я, конечно, знал, что Мишка вором не был, а пошел на это с голодухи — на те деньги, что мы зарабатывали за баранкой, прокормить семью было очень трудно. Написал я заявления «по собственному желанию» от своего и от Мишкиного имени и отнес их начальнику отдела кадров.