Наверное, никому не суждено узнать, что в действительности произошло в тот роковой день, поскольку правда осталась запертой в поврежденном мозгу миссис Кларк, а Эдвард отказался делать какие-либо заявления, основываясь на данных, которые могла сообщить ему жена в прошлом. Сам он полностью отрицал, что ему было известно хоть что-то об убийствах. Мистер Кларк сказал, что если у него и оставались какие-то сомнения, они испарились в тот момент, когда Олив сделала признание. Значит, все ответственность за ошибки ложилась только на нее и полицию, которая расследовала это дело. Самым очевидным сценарием (тем самым, с которым согласилось большинство) был следующий. Эмбер выждала, когда Роберт и Эдвард уедут на работу, а затем пригласила миссис Кларк к себе в дом и принялась дразнить ее браслетом, рассказав еще вдобавок и об аборте Олив. То, что случилось дальше, не знает никто. Остается только догадываться, что миссис Кларк очень быстро решила совершить убийство и действовала при этом в здравом рассудке. Только хладнокровный человек мог надеть перчатки при расчленении трупов и так аккуратно ступать по кухне, чтобы оставить минимальное количество следов. Самое удивительное заключалось в том, что миссис Кларк сумела раздеть жертвы и так же спокойно сжечь свой комбинезон вместе с их одеждой, а потом невинно заявить, что комбинезон в цветочек принадлежал Гвен, и в нем она была в день, когда ее убили. Роз даже подумывала о том, что миссис Кларк сделал все возможное, чтобы в преступление была вовлечена Олив. Сейчас никто не мог сказать, зачем миссис Кларк понадобилось привлекать к себе внимание и показываться у кухонного окна. Роз искренне считала, что если бы не это, Олив смогла бы собраться с мыслями и позвонить в полицию, прежде чем стала, как ненормальная, бегать по кухне, падать и вставать, пока окончательно не вымазалась в крови и не уничтожила улики, которые могли бы послужить ее оправданию.
Никаких обвинений против полицейской команды, расследовавшей дело, выдвинуто не было. Начальник полиции выпустил пресс-релиз об ужесточении контроля за процедурами, особенно по получению показаний свидетелей. Он подчеркнул также, что в отношении Олив были приняты все меры для соблюдения ее прав. Учитывая все обстоятельства, можно было считать ее признание соответствующим действительности. Кроме того, он снова настоятельно рекомендовал публике не притрагиваться ни к каким предметам, находящимся на месте преступления, с целью сохранения улик.
Связь с преступлением мистера Крю, особенно в том, что касалось растраты средств Роберта Мартина, вызвала нездоровый ажиотаж в обществе. В худшем случае ему вменялось в вину умышленное подведение под обвинение Олив с целью получения неограниченного доступа к деньгам. В лучшем же — упреки в запугивании и психологическом давлении на молодую женщину, тогда как сам он обязан был блюсти ее интересы. Мистер Крю отрицал обвинения, ссылаясь на то, что никто не мог предвидеть как внезапного обогащения Роберта Мартина, так и столь же внезапной кончины. Поскольку рассказ Олив соответствовал заключению медицинской экспертизы и не вызывал особенных сомнений, адвокат, как, впрочем, и полиция, принял самооговор женщины за истину. Посоветовав Олив хранить молчание, он не несет никакой ответственности за сделанное ею признание. Выпущенный под залог, адвокат находился на свободе, хотя, учитывая тяжесть выдвинутых обвинений, многие из его клиентов уже давно бы находились за решеткой.
Узнав, какие доводы Крю приводит в свое оправдание, Роз рассвирепела и в компании репортера подкараулила адвоката на улице.
— Об ответственности и обязательствах можно говорить бесконечно, мистер Крю, — начала она. — Но я прошу вас объяснить мне только одну вещь. Если заявление Олив соответствовало результатам экспертизы судебной медицины, как вы утверждаете, почему она говорила, что на зеркальце не появилось тумана, в то время как Гвен и Эмбер были еще живы? — Он попытался убежать от нее. Роз ухватила адвоката за рукав и не отпускала. — Почему она не рассказала о том, что топор оказался слишком тупым, и она не смогла отрубить голову Эмбер? Почему она не добавила и то, что ударила сестру топором четыре раза, прежде чем догадалась переключиться на кухонный разделочный нож? Почему она ничего не сказала о драке со своей матерью и о том, что успела исцарапать горло женщины, прежде чем перерезала его? Почему не упомянула о том, что впоследствии сожгла одежду жертв? Другими словами, попробуйте хоть что-нибудь процитировать из ее заявления, что соответствовало бы результатам судебной экспертизы.