Церковники сделали всё, чтобы о случившемся никто в городе не узнал. Нас с девочкой привели в одно из зданий с просторным входным залом, где уже ждали шесть семей с детьми лет восьми. Взрослые опасливо косились на церковников и двухметровую стражу в полных стальных латах, а дети стояли около родителей и угрюмо смотрели в пол. При появлении девочки они широко распахнули глаза и только хотели что-то крикнуть, но все родители практически синхронно кто вломил затрещину ребёнку, а кто дёрнул за ухо. Ещё стояла портниха с семьёй, учившая девочку. При нашем появлении та побледнела и осела на пол, причитая, что она не виновата в случившемся с моим рабом.
Малышка в тот день закончила вышивать узоры на небольшой тряпице и портниха как раз пообещала, что на следующем занятии они займутся раскройками для платьев и прочего. Портниха вышла из помещения, оставив девочку одну. Новость о раскройках малышку настолько взбудоражила, что она не удержалась и воспользовалась зеркалом, расстегнула куртку и приподняла кофту, рассматривая, как сделаны стежки в рукавах второй пары рук. Именно в этот момент портниха вернулась, а уже через десяток секунд девочка лежала на снегу перед ателье, и не могла сфокусировать взгляд из-за тяжёлого удара в темечко. А недалеко от ателье её ждали недавние друзья.
— Я хочу всех вас вырезать, — сказал я, глядя на шесть семей с детьми и семью портнихи. И положил ладонь на голову девочки. — Мне плевать, что она в ваших глазах кусок мяса, но она — моё имущество. И вы его повредили.
— Но… — начал говорить один из отцов, но его глотку бетоном сковал скрип лат и скрежет вынимаемого меча из ножен.
— Но решать вашу судьбу буду не я, — я протянул костяной кинжал девочке. Она вгляделась в него, перевела взгляд на избивших её детей, и покачала головой. — Давай, это уменьшит боль.
— Не надо, — девочка шмыгнула носом и грустно улыбнулась, но в то же время её взгляд наполняло счастье. Девочка ухватилась за край моей куртки и подошла вплотную. — Я здесь. Это всё, больше не надо. С хозяином буду, с ним хорошо. Не надо остального.
— Уверена?
— Да, — малышка низко кивнула, и даже пролепетала кроткое «спасибо», когда я убрал кинжал обратно в ножны.
— Живите, суки, — процедил я и, взяв девочку за руку, отправился с ней домой.
Произошедшее меня не радовало, это даже сатисфакцией назвать нельзя — но идти против выбора девочки я не хотел. Это её обидели, её добрые чувства и намеренья растоптаны, так что и отвечать должна только она одна.
На праздник Основания мы с девочкой пошли вдвоём. Я не собирался оставлять малышку одну даже на мгновение в городе с настолько «одухотворёнными» разумными. Благо, что праздник только церковный и проходил в Соборе, да и разрешение прийти с девочкой я получил вместе с письмом от шестерых малиров.
Мне опять пришлось напялить на себя церковную белую робу, но зато малышка выглядела потрясающе. С заплывшим глазом, синяками на лице и треснутой губой, и в красном платьице с белыми оборочками на всех четырёх рукавах. Она произвела настоящий фурор в огромном зале, где собрались сотни разумных в белых одеждах и, минимум, с красным подолом. Они ошарашенно смотрели на мой посох и гримуар с жезлом, на мою морщинистую кожу и роговые отростки на голове. Смотрели, как я вёл за ручку малышку к выделенным нам местам, и как малышка пугливо опустила голову и прижималась ко мне, опасливо зыркая исподлобья на церковников.
Больше всех в состоянии эпического ахера прибывал фуаларал Лаотлетий. Его голубые глаза едва не вывалились из орбит, а отклянченная нижняя челюсть, казалось, держалась у черепа только на святом духе и добром слове. Он мотнул головой, возвращая себе показательную адекватность, лишь бросил на меня испепеляющий взгляд.
Праздник Основания, или Торжество Основания — вообще никакой не праздник. Сотни церковников в огромном зале сидели на скамьях и стульях и несколько часов слушали доклады за прошедший год, возвышенные речи каждого из шести малиров и просто всех желающих выступить. Уже на пятой минуте девочка широко зевнула, а седьмой — начала качать головой. Мы сидели на скамье у края зала, и само наше расположение велело не мучать малышку. Вскоре она с довольной улыбкой пристроила голову на моих коленях и мирно засопела, чем вызвала недовольное перешёптывание сидевших рядом церковников.