— Пива, папочка. Пива. — Эллин покачала головой. — До нашего киоска всего десять минут ходу, так что не думаю, что запах исчезнет до того, как мы туда доберемся. И когда она это почувствует, у нее будут твои уши.
— Чепуха. — Тобис высвободил руку, чтобы обнять ее, когда они вышли из киоска кондитера и направились по проходу к своему. Другой рукой он поднял коробку, за которую только что заплатил. — У меня есть мое секретное оружие.
— О, папочка, — сказала Эллин тоном глубокого разочарования. — Ты действительно используешь мамино пристрастие к сладкому против нее? — Она покачала головой. — Не могу поверить, что ты опустился так низко.
— За тощую секунду Сиддар-Сити, — самодовольно ответил Тобис, и Эллин рассмеялась.
На самом деле, сегодня утром ее отец заключил несколько прибыльных сделок, при этом выпил всего две кружки пива, и ее мать точно знала, что он делал. Так же, как она знала, что Тобис не притронулся ни к капле ничего крепче пива с момента их возвращения в Силик. Это было хорошо, и острая печаль, которая каким-то образом сделала ее нынешнее счастье только больше, прошла через Эллин, когда она вспомнила более темные, мрачные дни. Ей было всего восемь, когда «Меч Шулера» обрушился на Силик, и люди, которые всю ее жизнь были друзьями семьи, внезапно захотели их убить. Ее воспоминания об их бегстве были ужасными, но гораздо менее отчетливыми, чем у старших членов ее семьи. Однако она помнила, как горько оплакивала своего брата, когда он умер, и она помнила своего отца после того, как он доставил свою жену и оставшихся в живых детей в нечто, приближающееся к безопасности. Вспомнил, как его железная сила подвела его, и, как он сам выразился, он «заполз в бутылку» и оставался там почти пять месяцев.
Потребовалась вся любовь и сила ее матери, чтобы вытащить его из этого, но она это сделала. И он остался там, даже когда армия сказала ему, что он слишком стар, чтобы записываться воевать.
Это было восемь лет назад, и Эллин иногда думала, что это чудо — ее звали Мэдлин, — что ее отец не стал одним из «сторонников Сиддара». Это был самоидентифицирующий ярлык для изгнанников, которые вернулись домой из восточной республики, полные жгучей ненависти к «предательству» сторонников Храма. Но он этого не сделал, и темные дни, которые могли превратить его в это, были уже достаточно давно, чтобы ее мать могла снова дразнить его из-за его пива. На самом деле, это стало еще более заветной шуткой между ними, подтверждением того, что они оба знали, что он никогда больше не вернется в это темное место. Именно это делало их ссоры по этому поводу такими утешительными.
— Я не знаю, папа, — сказала она теперь задумчиво. — Думаю, благословенная Бедар могла бы сказать, что это был мой долг как любящей дочери — защищать тебя от твоих низменных инстинктов.
— Ты не получишь пироги с рябиной от своей мамы, молодая женщина! — Тобис покачал головой в глубоком разочаровании. — И ты обвинила меня в том, что я уклонялся?
— Я никогда не говорила, что я тоже не люблю сладкое, — с достоинством заметила Эллин, и он рассмеялся в облаке пара от дыхания, мерцающего в ледяном солнечном свете, и крепче обнял ее.
— Нет, — признал он. — Нет, ты этого не делала.
— Конечно, я этого не делала, и это не меняет.. — Эллин замолчала, наклонив голову. — Что это за шум?
— Успокойся! — крикнул Макласки, наполовину поднимаясь на ноги и наваливаясь всем весом на поводья. — Успокойся, Григори!
Голова дракона взлетела вверх, когда кольцо в его чувствительных ноздрях натянулось. Но на этот раз даже этого было недостаточно. Он дернулся и снова рванулся вперед, отчаянно визжа, и двадцатитонный грузовой фургон подпрыгнул на обочине и, раскачиваясь, покатился по рынку. Пешеходы разбежались, чтобы уйти от него. Голоса кричали в тревоге и предупреждении, и крики только усиливали волнение дракона. Его визг превратился в свистящий крик паники, и он еще сильнее бросился вперед.
— Что в мире?..
Мэдлин Томпсин покачала головой от внезапного шума и направилась к незакрытым ставнями передним окнам киоска.
— Я не знаю. — Стивин был ближе к передней части киоска, чем его брат или его мать, и он добрался до нее первым. — Это звучит как — Боже мой!
— Папа! — Эллин плакала, когда они с отцом поспешили за угол и свернули в проход между их киосками, и сердце Тобиса Томпсина замерло.
Упаковка горячих пирогов с рябиной упала на тротуар и расползлась под его ботинком, когда он и его дочь побежали к обломкам.