– Держитесь поближе ко мне, – сказал Ричардсон, притянув Гейба и Джастина к себе.
– Ладно, ладно, – пробурчал Уэллс. Он и сам не знал, куда и зачем его тянуло.
Пробраться к военным было еще сложнее, чем сохранять спокойствие: возле них стояли самые настойчивые выжившие, которые не собирались мириться с тем, что их не пускали в безопасную зону. Не выбирая слов, они плевались оскорблениями в лица военных, которым приказали стоять на месте.
– Впустите нас, ублюдки! У нас дети! Сволочи, как вы можете? – доносилось с разных сторон.
Ричардсон кое-как протиснулся между незнакомым парнем и женщиной в возрасте и оказался в первой линии, но военный, который был ближе к нему, лишь кинул в сторону учителя измученный взгляд. Видимо, решил, что тот был очередным наглецом, решившим рассказать о своих правах.
– Извините, – начал Ричардсон, но говорил слишком тихо, чтобы его услышали, и потому перешел на крик. – Со мной пятнадцать детей, нам нужна вода. Это можно как-то устроить?
– Сэр, вы сами видите, что творится, – развел руками военный. – Мы бы с радостью вам помогли, но тогда захотят все остальные, и начнется еще больший бардак. Вам стоит поискать помощи в ближайших городах.
Опять тот же самый совет. Мистер Ричардсон опустил голову, стараясь не поддаться отчаянию. Джастин мельком взглянул на его руки: мужчина то сжимал, то разжимал кулаки.
– В нескольких милях к северу есть небольшой населенный пункт. Пока мы возились с безопасной зоной, пару раз проезжали мимо, там все было не так плохо. Сейчас лучше всего пойти туда, – словно извиняясь, подсказал военный. Видимо, ему стало совестно за то, что отказывал в помощи хорошим на вид людям, и он старался сделать хоть что-то.
– Спасибо, – пробубнил Ричардсон и развернулся, чтобы идти назад.
Джастин заметил, что Ричардсона словно выключили. Он ничего не сказал, только кивнул на толпу – нужно проложить путь к ребятам, ожидавшим хороших новостей. К сожалению, они возвращались с пустыми руками.
Как только Гейб растолкал людей из первого ряда, чтобы Джастин и Ричардсон могли пройти дальше, крики в толпе стали громче, и это заставило Уэллса оглянуться. Интересно, что стало причиной новых возмущений, и он увидел ее почти сразу: в нескольких шагах от него мужчина с такими злыми глазами, что внутри все замирало от его взгляда, набросился на самого близкого к нему военному. Сколько бы его ни пытались сдержать люди из толпы, ничего не помогало. Никто не заметил, откуда разъяренный мужчина достал нож: он просто оказался в боку военного, словно всегда там и был. Раздался крик. Первые капли крови пролились на эту землю, и им не суждено было стать последними в этот день.
Все снова происходило, словно в замедленной съемке. Джастин видел, как военные один за другим снимают автоматы и направляют их в сторону безоружных людей, все еще пытавшихся сдержать психа с окровавленным ножом в руке. Вот только не все осуждали его безрассудный поступок – нашлись и те, кто решил, что с упрямыми военными не могло быть другого разговора. Они буквально шли по головам, расталкивая людей впереди себя только для того, чтобы попробовать дать охране по лицу. Еще у нескольких идиотов оружие было заткнуто за пояс, и они поспешили использовать его для того, чтобы их впустили. Растерявшимся военным больше ничего не оставалось, кроме как открыть ответный огонь по протестующим.
Вирус паники и отчаяния мутировал и принял свою самую страшную форму – массового безумия. Крики стали в тысячу раз громче, а смешавшиеся с ними выстрелы били по перепонкам с такой силой, что Джастину показалось, будто он оглох. Каждый выстрел заставлял все органы сжиматься в маленький тугой комок, а самого парня – инстинктивно пригибаться к земле и закрывать голову, словно это могло спасти его от пуль. Спустя десять выстрелов он сильно удивлялся тому, что до сих пор жив. Спустя двадцать – уже не так уверен.
Страх мешал спокойно рассуждать и быстро принимать решения. Он потерял из виду Ричардсона и Гейба, не знал, куда бежать, и был безумно напуган свистом пуль прямо над ухом. Они не выбирали, куда лететь и кого убивать. Они просто делали свое дело, и им было неважно, стал ли их жертвой плохой человек или хороший. В любой момент пули могли врезаться прямо в затылок Джастина, но даже эта мысль не могла заставить его двигаться и хотя бы пытаться спасти свою жизнь в том хаосе, который его теперь окружал.
Воздух больше не был кислым – он просто исчез. Джастин не мог дышать, он пытался вдохнуть, но ничего не получалось. Он стоял и ждал, пока его убьют, но сделать с этим ничего не мог. Мимо пробегали люди, задевали его своими плечами, сталкивались друг с другом, вертели головами, чтобы найти тех, с кем были разлучены внезапным цунами из бросившихся врассыпную людей, но Джастин стоял. Страх сковал его, и казалось, что он все же умер и попал в ад. Теперь он навечно будет обречен переживать этот момент снова и снова, видя десятки, а затем и сотни смертей и слушая пронзительные крики.