А пробоины в стенах собора мы заделаем. Завалы из срубленных, лежащих на своих пнях вековых деревьев расчистим, вырастим в центре города новый парк!
…Мы стоим против улицы Аврова, у красных зубчатых стен разрушенного дома отдыха. Только что Прокофьев и я обошли почти весь Петергоф и вернулись сюда, к машине.
Так вот он каков сейчас — город, о котором мы тосковали два с половиной года!
Ни одного целого дома. Красная улица — только окаймленные заминированным снегом да изломанным хламом развалины домов. Взорванный мост. Разбитая гостиница. Ограда Верхнего парка — лишь каменные столбы. Большой дворец — руины, у руин — разбитая бронемашина… Прудов нет — одни котлованы. В Верхнем парке нет ни Нептуна, ни других скульптур. Ворота к Красной улице взорваны и развалены.
Знают ли прежний Петергоф, что думают о нем девушки-регулировщицы, стоящие сейчас с красными флажками на пустынных улицах?
В западном флигеле — склад амуниции и продовольствия. В комнатах нижнего этажа — огромные груды хлама, в комнатах верхнего — остатки испорченных продуктов продсклада, невыносимая вонь. На стене огромная надпись по-немецки: «Шустер» — груды соломенных лаптей, открытки, листовки. Перед зданием навалом — прессованный фураж, агитбомбы с Геббельсовскими листовками.
Обходим Большой дворец слева. Я фотографирую. К фасаду тянется узкая тропинка, красный шнур: мины. Огромная яма от бомбы. Следов пожара на остатках стен нет. Ни крыш, ни комнат, ни перекрытий, ни стропил — ничего нет. Засыпанные снегом груды камня и кирпича…
Перспектива Самсоновского канала внизу, подобная противотанковому рву, заменяла немцам его. Нижний парк похож на запущенный лес, часть его срублена. Перед провалами окон западного флигеля — бревенчатые укрытия блиндажного типа из вековых лип. Перспективы расходящихся аллей, а вдоль них — новые «просеки». Нигде ни одной статуи, от Самсона — только заснеженный каменный пьедестал.
Пока я с Прокофьевым стоял над Самсоновским каналом перед фасадом дворца, подошли по тропинке генералы, члены Военного совету: А. Д. Кузнецов, А. Н. Кузнецов, Н. В. Соловьев, П. Н. Кубаткин, в шубе — П. С. Попков, за ним майор — порученец А. А. Жданова. Узнав Прокофьева («А, тут и писатели!»), здороваются с нами, пожимают руки. Стоят, смотрят.
— Нет, не восстановить! Придется снести всё! — говорит Попков.
Но я не могу не высказать свое мнение:
— Нет, Петр Сергеевич! Сохранить надо! На вечные времена!
Продолжают смотреть. Соловьев спрашивает меня:
— А что это у вас за книжка?
— Путеводитель, только очень плохой.
Перелистывает молча… Уходят к Нижнему парку, спускаясь по тропке в ямину от бомбы, скользя и помогая друг другу. Мы обходим дворец сзади…
Идем к улице Аврова, где мы, въехав в город, оставили машину. Огибаем разбитые и обезображенные корпуса дома отдыха. Группа моряков на саночках тянет трофейное имущество. Сворачиваем вправо, в парк. Католический костел цел, но запоганен. За ним маленький дворец, пуст, полуразбит, тут были казармы, кухня, склад. Мои трофеи: обрывок немецкой подробнейшей карты района Петергофа да треугольный выпуклый осколок прекрасной вазы, на осколке — синяя птица. Он лежал среди прелых курток, ошметок кованой обуви и концентратов ржаной каши, рассыпанных гитлеровцами при бегстве.
Немецкий указатель «К финскому лагерю». Шесть крестов — еще одно немецкое кладбище. Справа и слева — блиндажи, землянки…
Шофер Терентий Иванович включает мотор, сейчас поедем к другой окраине Петергофа.
Ночь на 26 января. 2 часа 30 минут
Взят Пушкин!
В 10 часов 30 минут утра с корреспондентами Вороновым, Сожиным и фоторепортером «Правды» выезжаю на «эмке» в Пушкин.
Пулковское шоссе. Надолбы, укрепления, сети камуфляжа вдоль шоссе, уже порванные, ненужные. Огневые позиции. Душки увезены вперед. Дворец Советов, издали видны десять огромных дыр от снарядов. Застава на новом месте, километрах в пяти от города. Вокруг видны изрытые поля. Снежный покров почти стаял. Впереди — зубцы остатков Пулковской обсерватории на облысевшей, голой горе, так грустно знакомой защитникам Ленинграда. Под горой уцелел, хоть и изувечен, только портик, превращенный в блиндаж.
Изрытая Пулковская гора похожа на гигантские, покинутые сейчас соты: землянки, огромные блиндажи, траншеи, зигзаги ходов сообщения. Ни следа аллей, дорог, редкие огрызки мертвых деревьев. Руины домов на гребне словно тысячелетние: иззубренные куски стен, причудливые нагромождения кирпичной кладки.