Сэм потерял счет времени, глядя из тени на особняк, но вот открылась парадная дверь. Даже через улицу он узнал подтянутую фигурку Вэнди, которой дворецкий помогал надеть пальто. Волосы она собрала в жутко неустойчивый с виду высокий конус. Сжимая в руках подарок, Вэнди спустилась с крыльца и, цокая каблучками, засеменила по тротуару. Сэм двинулся следом, бесшумно скользя из тени в тень. Улица, совсем недавно кипевшая жизнью, внезапно опустела. Было холодно, и Вэнди плотнее закуталась в пальто. Она шла очень быстро, почти бежала, и все же Сэм подобрался достаточно близко, чтобы услышать аромат ее духов.
Наконец она подошла к лестнице одного из домов, в гостиной которого, как видел Сэм в окне, вовсю шла гулянка. На полпути к двери Вэнди остановилась и обернулась. Бьющий в спину свет лампы над дверью превратил ее бледное лицо в темный силуэт.
– Кто здесь? – позвала она.
Сэм отошел в переулок. В будущем, сказал он себе, придется поумерить прыть.
– Я слышу тебя, – сказала Вэнди. – Слышу, как ты там пыхтишь. Вали на хер!
Она постучала в украшенную к празднику дверь.
Ей открыл дворецкий и выпустил наружу, в ночь, фортепианную музыку и аромат хвои. В окно Сэм видел, как Вэнди, отдышавшись, румяная с морозца, входит в гостиную. Взяв с подноса бокал шампанского, она приветствовала каждого, кто встречался ей на пути. Сэм вообразил себя рядом с ней, как вживую почувствовал, что берет ее под локоть. Она засмеялась, засмеялся и он. Он уже слышал тиканье часов, аромат льняного масла, глухое гудение светской болтовни: абонементы на игры Red Socks или выступления симфонического оркестра, вылазки в выходные на Нантакет, своя земля, заседания советов директоров, кроссфит. Оказавшись внутри, в тепле, он стал бы прислушиваться к тому, как говорят эти люди, к тональности их голосов, ловя детали, похожие на миллион ключиков к миллиону замков, и когда пришло бы его время говорить, его приняли бы за своего, как будто он всю жизнь был частью их мира. Ничего Сэм так не желал, как оказаться в центре этого мира.
Он вышел из тени и чуть не врезался в прилично одетую пожилую пару, шедшую неверной походкой по улице.
– Прошу прощения, – сказал он, подхватывая женщину под руку. Вдохнул насыщенный аромат Chanel № 5.
– О, благодарю, дорогуша, – ответила та, оправляя седой шиньон.
– Совсем не смотрю, куда иду! – попенял себе Сэм. – На вечеринку выбрались?
– К Уигглзвортам! – ответил мужчина таким тоном, будто больше и пойти-то некуда.
– А, ну да, – сказал Сэм. – Уигглзворты!
Старички со скрипом поднялись по лестнице и присоединились к празднеству, а Сэм бегом спустился с холма в сторону магазинов и ресторанов на Чарльз-стрит. Коротко стриженный юноша с холеным видом члена студенческого братства смотрел на Сэма не отрываясь, когда тот проходил мимо. Сэм подумал, что за плодотворный день заслужил перепихон, однако ему еще предстояло заглянуть в несколько мест. Вскоре он уже ворвался, распахнув дубовую дверь, в пустой паб «Бикон-Хилл».
– Налей-ка мне индийского пейл-эля, – сказал он бармену, который попросил его показать документы и сам же едва на них взглянул.
Сейчас Сэм Блейн использовал личность Аарона Гевирцмана. Это имя, к которому он еще не привык, принадлежало юноше, похороненному на кладбище под Нью-Йорком, у которого Сэм позаимствовал номер социального страхования. В прошлом году он жил в Нью-Йорке под именем Кейси Кроуфорда, а до того – в Чикаго под именем Джастина Роджерса, в Балтиморе – как Гэвин Кеннеди, в Сан-Франциско – как Джейсон Ходж. Теперь он уживался с Аароном двадцати шести лет от роду, на год младше самого Сэма. Аарон родился 22 июля (Рак по гороскопу) и носил контактные линзы. Вырос в Нью-Йорке и успел поработать на нескольких временных должностях, где, как надеялся Сэм, никто не вспомнит ботаника, погибшего в автомобильной аварии. К счастью, за свою короткую жизнь настоящий Аарон Гевирцман почти не покидал Манхэттена, и шансы встретить кого-то из его знакомых стремились к нулю.