«Связь слабеет… Наверное, конец близок… Жаль, что я не успею продиктовать тебе статейку… она бы сняла все вопросы по поводу формулы… А к Дерковскому… тебе надо было бы прийти подготовленным… иначе он и слушать не будет тебя…»
«Постой, Кулагин! Постой, не пропадай!.. Скажи хоть, как мне найти этого твоего Дерновского… или Дерьмовского?.. Где он работает, а?..»
«Прощ…»
После этого «разговора» с Кулагиным жизнь Алексея превратилась в бесконечное ожидание. Что бы теперь он ни делал, как бы он ни был занят, но внутренне постоянно ждал, что вот-вот его окликнет ставший знакомым мысленный голос и опять примется уговаривать, просить, умолять, рассуждать о долге перед человечеством…
Но время летело, всё ускоряясь, как ракета, запущенная к далеким звездам, а Кулагин молчал, и однажды Алексей понял, что сеансов телепатической связи больше не будет никогда.
Как ни странно, сделав такой вывод, он вовсе не испытал облегчения от того, что невидимый собеседник наконец-то оставил его в покое.
Наоборот, он стал все больше чувствовать, что ему чего-то не хватает. Образовавшаяся в нем пустота настойчиво требовала, чтобы ее заполнили.
И Алексей всё чаще и чаще стал доставать измятые листки, на которых он под диктовку Кулагина записывал формулу, и часами пытался вникнуть в суть непонятных слов и терминов. Естественно, из этого ничего не получалось, и тогда он злился, засовывал заветные листки подальше, и заливал не желавшие становиться умными мозги мощной порцией спиртного…
Между тем, проблем в его жизни становилось все больше и больше.
Ребенок родился благополучно, но оказался плаксивым и капризным. По мнению Алексея, он слишком часто орал не по делу. Однако жена мнение Алексея не разделяла, а, наоборот, терроризировала вовсю. То, понимаешь, пеленки надо постирать, то с ребенком выйти погулять, то сбегать в магазин… А это ежедневное купание, которое с учетом подготовительных мероприятий занимало не менее полутора часов!
На работе дела шли тоже не в гору. В результате таинственных организационных реформ добрую половину водителей руководство фирмы поувольняло, а другую половину заставило пахать в две смены за ту же зарплату.
Тем не менее, Алексей про Формулу не забывал. Она, проклятая, так и крутилась в его мозгах, не давая ни днем, ни ночью покоя. Несколько раз жена его будила, потому что он, по ее словам, принимался во сне бормотать: «Антигравитация, антигравитация». Если бы жена была особой необразованной, а не закончила с отличием техникум тяжелого машиностроения, то вполне могла бы решить, что у мужа появилась любовница с таким вычурным именем…
И однажды Алексей решился проконсультироваться у специалиста. Старательно переписав формулу в тетрадку в клеточку и приведя себя в порядок с помощью ста грамм водки (внутрь) и французского одеколона (снаружи), он заявился в ближайшую школу и отловил на перемене молоденькую учительницу по физике.
Однако, полистав тетрадку, учительница не оценила гениальность открытия Кулагина. Недоуменно морща белесые бровки, она призналась, что в университете такие материи не проходят, и поинтересовалась, как данный опус неизвестного графомана с физическим уклоном попал к Алексею.
Открывать ей правду Сивяков не стал. Вместо этого он зачем-то завязал с собеседницей полунаучный спор и в запальчивости обозвал ее дурой набитой, после чего вынужден был, хлопнув дверью, покинуть образовательное учреждение.
Сгоряча Алексей решил пойти ва-банк. Прокорпев несколько вечеров и даже ночей за кухонным столом, он размножил Формулу в двух десятках экземпляров и сочинил столько же сопроводительных писем, в которых просил своих адресатов рассмотреть возможность немедленного опубликования гениального открытия (о том, что открытие было сделано не им, а Кулагиным, он предусмотрительно умолчал). Письма эти Сивяков отправил в различные научные инстанции, начиная от Академии наук и кончая редакцией журнала «Техника — молодежи», и стал ждать ответа.
Послания его канули в неизвестность, как камни в морскую пучину. Через пару месяцев, правда, один ответ все-таки пришел, и был он от некоего старшего научного сотрудника Института географии. В этом письме Алексея вежливо хвалили за то, что он интересуется фундаментальными проблемами теоретической физики, но в то же время намекали, что лучше бы он занимался трудом по своей профессии, чем тратил время и энергию на всякую ерунду.
После такого отпора со стороны официальной науки другой бы на месте Алексея сдался и опустил руки. Однако Сивяков лишь еще больше взбунтовался.