Дождь закончился полчаса назад, но ветер не утих. Он пробирал, кажется, до самых костей, заставляя ежиться от каждого порыва. Юрка натянул капюшон до самого носа и спрятал руки в карманы, но все равно мерз. Чего проще — сделать шаг назад, вжаться спиной в Отабека и обнять себя его руками, чтобы согреться. Но для него, Юрки, это было бы признаком слабости. А слабость он не терпел ни у себя, ни у других. И сейчас только раздражался все сильнее, то и дело поглядывая на часы. Да и ставшие влажными от сырости волосы облепили лицо, что не добавляло настроения. Надо было в хвост собрать, но что теперь об этом думать.
— Прекрати дергаться. — Иногда за это вот спокойствие Бека Юрка мечтал его убить каким-нибудь особенно жестоким способом. Юрка хмыкнул в ответ и полез за сигаретами. Вытащил из пачки одну, щелкнул зажигалкой, прикурил и блаженно улыбнулся. Затылком почувствовав недовольство Бека, развернулся, вскинул бровь и выдохнул дым прямо в его лицо. Отабек несколько мгновений смотрел на него, а потом вытянул из его пальцев сигарету и затянулся, прикрыв глаза. И без того выразительные скулы заострились, и Юрка зашипел. Бек почти не курил, хотя и умел, но от вида губ, сжимающих фильтр, Юрка заводился мгновенно. Поймав его горящий взгляд, Бек улыбнулся, и Юрка резко развернулся. Придурок хренов. Казанова, блин… Собственными руками бы придушил.
— Не дергайся, — снова повторил Отабек, снял его капюшон и вплел пальцы в волосы, массируя затылок. Юра вскинулся и почти тут же обмяк. Только медленно выдохнул и расслабился под этим касанием. И в самом деле… Причин для беспокойства нет. Это не первый их заказ. А то, что этим самым «заказом» стал человек, на которого Юрка чуть ли не молился лет пять-семь назад — это исключительно его, Юрия Плисецкого, проблемы.
…Детская влюбленность Юрки Плисецкого объяснялась довольно банально. Кумир миллионов, легенда, многократный чемпион и просто красавчик Виктор Никифоров был именно таким, каким хотел быть сам Юрка, когда был маленьким и глупым. Всегда в окружении толпы и всеобщего восхищения — Никифоров был тем идеалом, к которому он стремился и который, правда уже чуть позже, мечтал превзойти. Когда детство закончилось вместе с первым «мокрым» сном с Никифоровым в главной роли, мечты видоизменились, смешались, и к своим шестнадцати Юрка пришел с диким коктейлем гормонов и раздраем в собственной голове и сердце. Его кидало от любви до ненависти и обратно по несколько раз в день. Он то обещал себе никогда не ступать на лед, то не желал покидать каток. Любимые песни в плеере менялись со скоростью света, какое-то время он разговаривал исключительно матом, и позже, оглядываясь назад, только удивлялся, как выжил со своим характером и поведением. Он мог тысячи раз попасть в переделку, взрывался от любого косого взгляда или смешка и частенько мечтал сбросить адреналин не на льду, а посредством хорошей драки. Ему везло, на самом деле везло. Просто когда-нибудь это везение должно было закончиться.
…Если бы ему тогда повезло чуть больше — он бы не свернул, чтобы срезать путь, и не попался банде укуренных парней, которым просто хотелось сбросить адреналин. А если бы повезло чуть меньше, то не стоял бы сейчас здесь. Тогда он отделался переломом, который поставил крест на его карьере и мечтах, но познакомился с Беком, спасшим его от верной смерти. Юрка до сих пор иногда просыпался от кошмара, в котором Отабек не остановился, как было в реальности, а проехал на своем мотоцикле мимо, оставив его подыхать от потери крови и переохлаждения.
Сломанная нога для фигуриста — это катастрофа, даже если потом кости срастутся правильно. В его случае самой большой проблемой были не кости, а связки. Он мог кататься. Он мог хорошо и даже отлично выполнять некоторые сложные элементы, но дорога в профессиональный спорт ему была закрыта. Так решил сам Юра, не желающий растягивать агонию. Он метался, рычал, пытался найти себе другое занятие, от него отступился даже дед. Только Бек был рядом. Молчаливой скалой он стоял за спиной или за плечом, одним своим присутствием то раздражая до зубовного скрежета, то успокаивая. Он ничего не просил, не требовал, он просто был. Только однажды дал понять, что видит в Юрке не только друга. Тогда Плисецкий только фыркнул, не желая влезать в какие бы то ни было отношения. Да и постер с Никифоровым все также висел на стене. Юрка все порывался его снять, но что-то останавливало. То ли тонкая улыбка, то ли печаль в голубых глазах Виктора, которая так ясно читалась даже на фото. С ним было связано слишком много, и расстаться с этой частью своей жизни Юрка не был готов. К тому же так забавно было иногда наблюдать за ревнующим Беком.
С тех пор многое изменилось, и между ними в том числе, но внутри все равно щемило временами. То ли давали о себе знать так и нереализованные мечты, то ли съедал с утра что-то не то. Но известие сначала об «отпуске» Никифорова, а потом и появлении у него подопечного сильно по нему ударило. И не понять, чего там было больше — детского разочарования или ревности, которая удивила его самого. К тому моменту они с Беком все решили между собой, какое-то время уже жили вместе, и Юрка даже привык засыпать в чьих-то руках. В общем, ни о каком Никифорове он уже и не думал, и не мечтал, поэтому собственные эмоции оказались действительно неприятной неожиданностью. Какое-то время он думал, что Бек пошлет его подальше, но тот только молча стискивал зубы. Без истерик и сцен ревности разобраться в себе было проще, но Юрка каждый раз трусил, дойдя до какой-то точки. Собственный внутренний мир и подсознание пугали его до икоты. Поэтому к тому, что Никифоров в прямом эфире признается, что любит и любим другим мужчиной, Юрка оказался не готов. Но на этот раз принять собственные эмоции было гораздо проще. И даже сделать вид, что все в порядке — тоже. Бек вряд ли поверил его беззаботному виду, но говорить по этому поводу ничего не стал. Только по ночам Юрка криком исходил от того, как трахал его Бек. Сильно, безжалостно, оставляя следы и заявляя права. Так, словно пытался выжечь себя внутри Юрки. Не то, чтобы Плисецкий был против… Просто в его гардеробе водолазок теперь было гораздо больше, чем всего остального.
Он успел успокоиться, снова обрести подобие покоя и гармонии с самим собой, но все с ног на голову поставил очередной заказ. Виктор Никифоров и Кацуки Юри. Первым порывом было отказаться и послать газету к черту, несмотря на немаленькие деньги. А потом вдруг пришло понимание. Вот он, шанс. Разобраться с самим собой и поставить точку. Ну, а то, что в процессе всплывет парочка фотографий со сладкими поцелуями… Ну так, Виктор «в шкафу» не сидит, хуже, чем есть, уже не будет. Это как Эверест. Точка отсчета, невозврата, да что угодно. Виктор — все еще его слабость. И ее надо преодолеть.
К своему нынешнему занятию Юрка относился философски. В конце концов, талант к фотографии у него был и до случившейся с ним травмы, просто сейчас это стало его профессией, а не хобби. Интуиция или просто везение, но рано или поздно он находил свои скандальные кадры. В его объектив попадало все — и явное, и скрытое, а на непристойные моменты ему особенно везло. За фотографии хорошо платили, за некоторые издательства устраивали целый аукцион, но Юра старался держаться от всего это подальше, отдав организационные вопросы в «ежовые рукавицы» Отабека. Иногда им заказывали кого-то конкретного, и тогда задействовалась целая агентурная сеть, мало чем уступающая наркодилерской или шпионской. Информация стекалась со всех сторон, в результате чего сейчас они стояли в подворотне за углом крохотного, почти домашнего отеля. Не из тех, комнаты в которых сдавались на несколько часов для парочек, а обычного частного мини-отеля на десять номеров. Если верить «слухам», то именно здесь должны появиться те, кого они ждут. И кого Юрка так хотел и боялся увидеть.