Стоит ли говорить, насколько рискованной была затея Максима пригласить Еву танцевать, будучи обряженным подобным образом?! Теперь он понимал, что выглядел в тот раз совершенно нелепо, но тогда подобный прикид казался ему очень даже неплохим. В любом случае, это было лучшее и самое нарядное, что доводилось ему надевать за последние года три. И Макс, собрав в кулак всю свою решимость, на деревянных ногах подошёл к Ланской и непослушными губами пригласил танцевать. Стиснув подрагивающие руки в кулаки, он смотрел на неё и надеялся… надеялся хоть так пробиться к предмету нежных чувств, рассчитывал на чудо или хотя бы на человеческое отношение.
Не получилось, всё пошло прахом, а этот день стал переломным в его жизни, стал началом конца…
Нет, так легко Макс от своих чувств не отказался. Как истинный борец, после дискотеки он сделал ещё несколько попыток пообщаться с зазнобой, но теперь уже наедине, чтобы всякий сброд не мешал, однако выловить Еву одну всё никак не удавалось. В то же время на него обрушилась новая волна издевательств. Он вылез из своей ракушки и заполз на запретную территорию, чего ему никто и не думал прощать. Максима дразнили и высмеивали почти до самого конца третьей четверти, банальный отказ, с которым сталкиваются многие мальчишки, вылился в какую-то гипертрофированную форму.
— А если бы тебя пригласил нищеброд, — спросил Боря у одной из девчонок, — ты бы пошла с ним танцевать?
— С ума сошёл?! — ужаснулась та. — Я лучше с твоей собакой станцую!
И таких вопросов-ответов было множество…
А Макс старался держаться и ещё пару раз пытался завести разговор с Евой, теперь уже прикрываясь учёбой. Но Ланская откровенно сторонилась его, словно боялась, что её тоже будут дразнить, заговори она с ним. Или ей просто было настолько противно его общество? Притаившись в раздевалке, Максим слушал её разговоры с подругами, но выйти не решался. Не решался до той самой пятницы, когда до весенних каникул оставалась всего неделя.
В тот день одноклассницы после уроков обсуждали совместный поход в кино на каникулах. Классный руководитель взяла билеты для всего класса, кроме одного человека, и этим человеком, разумеется, был Макс, потому что у него не было на это денег.
— Как хорошо, что это убоище не пойдёт с нами, — авторитетно заявила Светка, надевая куртку.
— Ага, он всех нас только опозорит, бомжара, — поддакнула Женька.
— Ева, как ты ему ещё в рожу бесстыжую не плюнула?! — удивлённо спросила Анька. — Этот ущербный лапы к тебе тянул. Фу-у-у… Меня бы на твоём месте просто вывернуло.
— Угу, прямо на него! — рассмеялась Танька.
— Вывернуло? — рявкнул Макс, не в силах больше всё это слушать и выходя из укрытия. — Ну так пусть выворачивает, вот он я! — и шагнул к ней.
Девчонки взвизгнули и отпрянули, а трое пацанов, которые недавно подошли и тоже скалились на болтовню этих свиристёлок, наоборот, обступили Макса, словно только и ждали возможности размять кулаки.
— Кто это у нас тут голос подал?! — осклабился Сергей.
— Да есть тут одна псина подзаборная… — ухмыльнулся Боря, оттесняя Державина от входа.
— А псину надо воспитывать, чтобы не тявкала на людей, — изрёк Лёшка и профессиональным ударом футболиста выбил из рук Максима рюкзак, так что тот отлетел в угол раздевалки. А мама сегодня положила ему не пластиковую бутылку, а стеклянную, так что хрустящий звон ударил по нервам.
Тут уж Макс не выдержал и тоже пнул рюкзак обидчика. Завязалась потасовка, из которой Державин выбрался с почти полностью оторванным рукавом куртки, разбитой губой и синяком под глазом.
— Шухер, физрук идёт! — посигналил кто-то — и мальчишки бросились врассыпную, как и сам Максим, который вылетел из школы, будто за ним гналась свора собак.
Евангелина видела разбитое лицо Державина, его порванную одежду и даже сделала инстинктивное движению, чтобы его остановить, но так и осталась стоять, глядя ему вслед. Этот мальчишка не переставал её удивлять, просто не мог оставить равнодушной. Узрев его шутовской наряд на дискотеке, она совсем не хотела смеяться, потому что вид у Максима был такой… В общем, казалось, что всё происходящее для него очень важно. Макс наконец-то открыто с ней заговорил, пригласил танцевать… и Ева готова была провалиться сквозь землю от стыда и смущения, не знала, куда себя деть и как реагировать. Поэтому сделала единственное, на что хватило решимости: сбежала с отчаянно колотящимся сердцем.
Но напрасно она думала, что этим всё и закончится. Травля класса в сторону Максима достигла небывалых пределов, однако страшнее всего было то, что о произошедшем и последующих попытках Державина с ней пообщаться узнал отец.
— Не смей разговаривать с этим нищебродом! — рыкнул родитель, даже мама поёжилась. — Он и его убогая семейка к деньгам твоим (вернее, моим!) тянутся, ты ему и даром не нужна! Если узнаю, что даже мимолётно с ним общаешься, — с охранником будешь на уроках сидеть, а с семьёй этого подзаборника я проведу серьёзный разговор. Поняла меня? — он громыхнул по обеденному столу. — Мы с мамой не для того тебя растили, чтобы какой-то отброс ошивался рядом. Ещё заразит чем-нибудь, в их нищенской среде это не новость. А со следующего года в гимназию пойдёшь, хватит быть «на одной волне с народом».
И Ева стала избегать Максима, чтобы отец не вмешался, чтобы не сказал ему ещё больше обидных слов. Однако весть о той потасовке таки дошла до его ушей, и выводы были сделаны противоположные тому, что действительно творилось в раздевалке. По общему мнению, это Макс начал задираться, обижал девчонок и полез в драку… А когда Ева попыталась объяснить папе, как всё было на самом деле, тот взорвался.
— Ты его ещё и защищаешь?! Дожили! Всё, Инна, моё терпение лопнуло! — обернулся он к маме.
В итоге следующего года отец ждать не стал: Евангелину отдали в элитную гимназию уже с четвёртой четверти, и только потом, в начале следующего учебного года, она узнала от бывшей одноклассницы, что Максим тоже перешёл в другую школу. Так их пути разошлись… Первая любовь (если её непонятные чувства можно назвать подобным образом) так и осталась мимолётным видением.
Глава 4
Последнюю неделю до весенних каникул Макс провёл дома. Отец, который всегда говорил, что нужно быть мужиком, терпеть, сцепив зубы, мотать на ус и запоминать обидчиков, пока не выдастся шанс снова выплыть на поверхность, на этот раз почему-то решил дать послабление и разрешил (даже настоял), чтобы сын залечивал синяки подальше от школьных стен. То ли действительно проникся (давно Максиму не разбивали лицо), то ли повлиял разговор с директором школы, который после инцидента в раздевалке позвал Державина-старшего на разговор. Возможно, это было вовсе не время, чтобы залечить раны, а неделя домашнего ареста и отстранения от учёбы?
Любой мальчишка радовался бы такой свободе, но Макс изнывал от разлуки и невозможности видеть зазнобу. Он, конечно же, был на неё обижен, что она молчала и не заткнула рты подружкам, когда те трепали его имя и говорили гадости, но, с другой стороны, сама не поливала его грязью. Это ведь что-то да значит? Или Максим просто себя обманывает и ищет надежду там, где ею и не пахнет вовсе? Хотя, конечно, не вмешательство мало чем лучше агрессии. Стоять и смотреть, как кого-то унижают, и ничего не предпринимать…