Языческое благоговение перед детородным органом сменилось христианским страхом перед ним — но не сразу. В Евангелиях, как подчеркивают современные богословы, вообще не говорится о сексе, только — о браке и разводе. Дьявольские атрибуты пенису придали отцы церкви, в первую очередь — Августин, которого к этому выводу привел собственный опыт. Не в силах справиться с искушениями плоти, будущий святой решил, что его собственный член отнимает у него свободу воли, дарованную человеку Богом. Пенис делал грехопадение неизбежным, поэтому средневековые миниатюры изображали еще невинного Адама без мужских признаков.
Став орудием дьявола, пенис приобрел его черты. Согласно вырванным под пытками показаниям ведьм, черт обладал черным ледяным раздвоенным пенисом, к тому же покрытым чешуей. Не удовлетворяясь связью с дьяволом, колдуньи, утверждала инквизиция, воруют члены у мужчин. В «Молоте ведьм» упоминается женщина, поселившая украденные пенисы на дерево, где они жили, как птицы. Не здесь ли источник пушкинской сказки о царе Никите, где описывается сходная ситуация:
Даже в более просвещенные ренессансные времена пенис вызывал такое отвращение, что флорентийская толпа побила камнями нагого «Давида», а тридцать лет спустя Папа нанял художника, который замазал фаллосы на фресках Сикстинской капеллы.
Если верить Фридману, мы так до сих пор не избавились от священного трепета, который нам внушал пенис испокон веков, и священного ужаса, который он вызывал у нас последние пятнадцать столетий. (Об этом, уверяет автор, говорит и эпопея с Моникой Левински.) Глубинный источник всех этих переживаний — всё тот же: необъяснимая автономность органа, который всегда «себе на уме»; мы не можем с ним справиться, он с нами — может.
Всему этому положил конец эпизод, описанный в книге с восторженным энтузиазмом. В 1983 году в Лас-Вегасе проходил урологический конгресс. Одним из докладчиков был английский врач Жиль Бриндли. Он рассказывал коллегам об открытом им препарате, излечивающем импотенцию. Те, как водится, не верили. И тогда ученый спустил тренировочные штаны, удивлявшие свой неуместностью собравшихся, и продемонстрировал действенность лекарства, которое он вколол себе незадолго до выступления. При таких живописных обстоятельствах и началась история виагры, которая навсегда изменила отношения человека с тем, что делает его мужчиной.
Справедливости ради следует сказать, что за несколько месяцев до знаменательного конгресса французский врач Рональд Вираг сделал (по ошибке) аналогичное открытие. В обоих случаях речь шла о препарате, который мешает тем двум рюмкам крови, что необходимы для эрекции, слишком рано уйти восвояси. Впрочем, пациентов волнует не механизм действия, а его эффективность.
С тех пор как 27 марта 1998 года (еще одна историческая дата) федеральные инстанции утвердили новое средство, им воспользовались семь миллионов мужчин, что принесло фармацевтам миллиард долларов. Попутно выяснилось, что в США половыми расстройствами страдают 30 миллионов мужчин — любого возраста. Виагра способна вылечить почти всех. За что ей почти все и благодарны (некоторые женщины хотят, чтобы у таблетки было побочное действие, заставляющее его позвонить на следующей день). Виагра сняла покров стыдной тайны с недуга, разрушительного для души, тела и брака. «Рак эго» — называют импотенцию психиатры, которых новое лекарство оставило без работы.
Однако подлинный смысл виагры ведет нас за пределы медицины, в метафизику. Туда же ведет нас и книга Фридмана: человек подчинил своей воле то, что мешало ему быть себе хозяином. Не бог, не черт и не герой, пенис стал тем, чем он никогда не был — равноправным органом тела.
Другое дело, что многие по-прежнему считают его первым среди равных.
Молоток
Обзаводясь в Америке хозяйством, я первым делом купил молоток. Надо же было с чего-то начинать. К тому же все остальное у меня уже было: ложка, кружка и елочных игрушек без счета. С таким скарбом не пропадешь в праздники, но ведь когда-то они кончаются. В ожидании будней я и купил молоток. С пилой мне было не справиться. Отвертка — от лукавого. А щипцы нужны для того, чтобы вытаскивать гвозди, которые пока еще было нечем забить. «Теперь будет», — говорил я себе, выбирая покупку подешевле, тем более что выглядели они все одинаковыми. Единственная (так я думал!) тайна в устройстве молотка в том, что к нему, как к мудрой жизни, ничего нельзя добавить, отнять же у молотка и подавно нечего.