Прибыв в гостиницу, Элизабет позвонила в центральный офис в Женеву. Оттуда ее коллега Мориц, все еще сидевший за рабочим столом, хотя по местному времени было уже далеко за полночь, сообщил, что понять истинное положение дел пока не удается. ООН ничем помочь не может; можно предположить, что в происходящем замешано правительство. Разве не приходилось им иметь дело непосредственно с госсекретарем, когда они были там два года тому назад?
– О да, – голос ее эхом отражался от кафеля на стенах ванной. – Один из худших, какие только бывают.
– Плох он или нет, но, судя по обстоятельствам, ты – наш единственный способ держать связь.
Она вернулась в комнату. На постели сидел Лео, глядя на нее с укоризной. Эта Раппенцильх! А эти ее зубы! А нынче вечером опять выходить на сцену – сил больше нет! Он включил телевизор. Показывали марширующих солдат, лицо какого-то политика, затем опять солдат. Покачав головой, Лео принялся рассуждать о метафизическом ужасе, который внушает подобная картина: о том, что чувствуешь себя в западне, что этот уголок планеты – своего рода ад на земле, что подсознательно начинаешь сомневаться, выберешься ли отсюда когда-нибудь. Надо быть сумасшедшим, чтобы отправиться сюда добровольно.
– Глянь-ка, они даже в ногу ходить не умеют! А зубы! Ты видела ее зубы?
– Чьи?
– Да этой Раппенцильх!
Она вернулась в ванную, чтобы поговорить. Лео ничего не должен был знать, случившееся необходимо было держать в тайне. Неизвестно, вдруг он проболтается. Она набрала номер одного из подчиненных того самого государственного секретаря одной африканской страны, с которым ее свела судьба несколько лет назад при весьма неприятных обстоятельствах. Связь установилась только с шестой попытки. Гудок звучал непривычно, качество звука было посредственным. «Посмотрим, что можно сделать», – ответил мужчина. Она рассыпалась в благодарностях и, повесив трубку, попыталась побороть желание свернуться калачиком на полу. Под ложечкой сосало, в голове пульсировала боль.
Когда Элизабет вернулась в комнату, Лео висел на проводе и на кого-то кричал.
– Так не пойдет! Нельзя со мной так обращаться! Я не позволю!
Бросив трубку, он с торжествующим видом повернулся к ней.
– Это был Рёбрих.
Кто такой Рёбрих, она не имела представления, но, судя по тому, с какой интонацией Рихтер произнес его имя, он был важный человек в литературных кругах.
– Та премия, помнишь? Они мне ее уже почти пообещали, а теперь собираются отозвать только потому, что я не желаю, чтобы речь на вручении произносил Эльдрих! Но так дело не пойдет! Пусть они с каким-нибудь Ренке или Мёрзамом так себя ведут, но только не… Глянь-ка, какое небо! Солнечные лучи пляшут по облакам промышленных газов, словно это не грязь, а что-то хорошее. В контражуре все кажется прекрасным. Ну, в любом случае, я ему ответил, чтобы он и думать об этом забыл. Если хочет на следующий год видеть меня в жюри, играть придется по моим правилам!
Элизабет опустилась на кровать. Год тому назад они с Карлом, Генри и Паулем были в Сомали. В последний день Карл признался ей, что долго не выдержит, что нервы его вконец расшатаны, да и душа не на месте. Что же с ними сейчас происходит? В какой комнате без окон их заперли, что до них не мог достучаться ни один разумный человек? Она лежала не шелохнувшись, но вдруг нечаянно оказалась впутанной в беседу с четырьмя полицейскими, каким-то образом сливавшимися в одного – причем такого, которому ни в коем случае нельзя было дать неверный ответ. Человек этот тем временем расспрашивал ее о каких-то подробностях относительно событий далекого детства и заставлял решать сложные арифметические задачи – за каждый неправильный ответ кого-то убивали. На ее плечо легла рука. Вскрикнув, Элизабет подскочила.
– О том, что тебе снятся кошмары по ночам, я уже знаю. Но среди белого дня? Ты всхлипывала, как дитя.
Она ответила, что ничего не помнит. Он внимательно посмотрел на нее, и, чтобы спастись от его пристального взгляда, она снова вернулась в ванную и встала под душ. Подставила голову под струи теплой воды и постаралась не думать ни о Карле, ни о Пауле, ни о Генри. В конце концов, они были взрослыми людьми и шли на риск совершенно сознательно. Это были мужчины, отлично ориентирующиеся в жизни, совершенно не такие, как… Да, они были вполне в состоянии о себе позаботиться.
Вернулась фрау Раппенцильх, чтобы их забрать. По дороге в институт она развлекала их историями об уличных нападениях и грабежах. В городе, по ее словам, было очень опасно. Взбудораженный, Лео достал блокнот.