Тувий довольный прогарцевал обратно на место, хлеща хвостом с помпезностью героя-спасителя. По пути он отдал честь Его Превосходительству, и тот быстро отвернулся – но недостаточно быстро, чтобы Тувий не заметил выражения его морды. От такого афронта у озадаченного вице-президента закружилась голова. Доктор Добрая Мать рядом с Его Превосходительством взглянула на него с мордой, как зад бабуина, а генерал Иуда Доброта Реза в паре мест от ослицы улыбнулся с сочувствием. Тувий – запутавшийся, уязвленный – опустился на свое место. Он переживал – и не впервые – из-за таинственного раскола между ним и Отцом Народа, раскола, словно ширившегося с каждой встречей.
Одно дело, если бы он имел дело с одним Старым Конем: справлялся же с ним столько лет, еще со времен войны. Но теперь все усложняла эта проклятая ослица – дикая скотина, настоящая зудохвостка без всякой нравственности – и, конечно, ее шайка прихлебателей, претенциозный и оторванный от жизни так называемый Круг Будущего, мнивший себя новыми лидерами Центра Власти, считавший, будто их никчемные бумажки из бесполезных университетов, завиральные бредни да невероятные затеи зачтутся за партийные заслуги, а это, конечно, не так и никогда в жизни не будет так. Потому что Джидадская партия – это вам не просто какая-то партия, это Партия Власти, революционная партия; и даже палки с камнями знают: единственное, что идет в счет в этой партии, – это оружие. Не дурацкая ручка, не бесполезная книжка, не жалкий диплом об образовании, не странные заумные теории – нет, лишь оружие, только оружие, просто оружие, всегда оружие и вечно оружие – так точно, оружие, оружие, оружие, оружие, оружие. Толукути оружие. А во-вторых, ослица и ее никчемные последователи не сражались в Освободительной войне, вообще ничем не помогли Джидаде в борьбе, даже воду Освободителям не подавали, а значит, они никто, нули без палочки, пустое место.
А теперь место на трибуне заняла доктор Добрая Мать и обвела взглядом толпу. Тувий смотрел, как ослица схватилась за микрофон, будто хотела сжевать его своими каменными зубами, и представил, как запихивает его ей в жирафью глотку, после чего отправляет ее пинком на другую сторону площади.
– В первую очередь совесть не позволяет мне – как самке, и вашей матери, и доктору Доброй Матери, и христианке – выйти сюда и не сказать о разврате так называемых Сестер Исчезнувших в такой уважаемый день. Встает, конечно, очевидный вопрос: кому хочется видеть при свете дня эти трясущиеся безобразные тела с обвисшими сиськами и седыми лобковыми волосами?! – начала ослица, прервавшись на оглушительный смех, спонтанно подхваченный остальной площадью, и толукути резкие вопли самцов слышались громче всего.
– И я должна извиниться перед Отцом Народа и всеми Освободителями, старшими самцами, достопочтенным пророком, нашими приглашенными чиновниками и иностранными гостями за то, что им, увы, пришлось увидеть, хотя, когда в стране так много демократии, как у нас в Джидаде, иногда она бьет людям в голову, что вы сейчас и наблюдали. А этих жалких так называемых Сестер Исчезнувших хотелось бы в первую очередь спросить: из каких таких порочных задов вы появились на свет со своей гиеньей моралью?! Или вы не знаете, что среди зрителей есть дети?! Чему вы их учите?! Если вы не уважаете свои тела, как сказал Отец Народа, тогда идите в бордель и станьте зудохвостками, а нас оставьте в покое! – сказала ослица, разжигая вновь насмешливый смех.
Толукути первая самка входила в раж; она знала свою публику – а публика знала ее.
– А теперь честно – вы все знаете, я всегда говорю как есть. Разве с таким поведением не напрашиваются на изнасилование? – спросила ослица.
Публика зашумела.
– Просто попомни мои слова, Джидада: однажды эти самые Сестры чего-то там обязательно придут плакаться, что их изнасиловали во время очередного голого парада. И от нас еще будут ждать сочувствия! И «Аль-Джазира», CNN, BBC, «Нью-Йорк таймс» и так называемые правозащитные организации будут кричать караул! Просто потому, что кучка заблудших самок забыла свое место! Позор, позор, позор! – визжала первая самка.