Затем, словно пробудившись от страшного транса, тянулись друг к другу, искали друг друга на ощупь, находили друг друга, обнимали друг друга, утешали друг друга, утирали друг другу слезы растрепанным флагом Джидады. Не пойми как, но очень-очень быстро мы оставили все: толукути боль, страдания, тоску, несбывшиеся мечты, преданные надежды, растоптанные молитвы, все наши раны, всю нашу убогость – в прошлом, потому что наша долгая ночь кончалась и наступал новый рассвет; нельзя встречать рассвет с печальным, страшным осадком того отвратительного прошлого, нет; рассвет обязательно должен был найти нас на чистейшей странице, готовыми к новому началу, на низком старте, не меньше.
Но не все в Джидаде праздновали. Появились пессимисты, явно не понимавшие, чего хотят от жизни; толукути всю дорогу, все бесконечные ужасные годы мы стояли с ними вместе, да, бок о бок, как две ноздри, вместе горячо молились об освобождении Джидады от Старого Коня. А теперь, когда наши молитвы услышаны, – и услышаны, когда мы даже не на коленях, – запутавшиеся животные вдруг передумали и заявили, что больше не хотят прогонять Старого Коня! Он должен уйти, но не так, потому что так – неправильно, говорили они; все надо делать как следует, говорили они; а это переворот, и мы не можем с чистой совестью поддержать переворот; или вы забыли, что те самые псы и угнетали нас с первого же дня этого самого режима? А как же десятки тысяч убитых? А как же казненные активисты и Оппозиционеры? А Исчезнувшие, увезенные, замученные – ради того, чтобы Старый Конь и его безобразный режим оставались у власти? А как же экономика, которую они раздавили, неэффективное правление и весь прочий развал? Разве все это случилось не из-за них – и тех самых Защитников, кого вы сейчас славите? Да разве без них Старый Конь пришел бы к власти? И вы правда думаете, что после всего, что случилось, после всех этих лет они однажды проснутся и уберут Старого Коня только ради вас? – спрашивали запутавшиеся животные. Очнитесь, собратья-джидадцы, этим дворнягам на вас плевать; мало того, военная хунта, которую вы беспечно поддерживаете, будет хуже, намного хуже Старого Коня – однажды, и уже скоро, вы еще помянете его добрым словом и прольете по нему слезы, говорили они, эти запутавшиеся бедолаги.
У нас не было времени даже слушать этих мрачных пророков с их неудобными заботами, вопросами и предостережениями. Потому что все просто: разве все эти годы, все эти черные десятилетия мы не терпели поражение за поражением в попытках свергнуть Старого Коня? И разве сама Оппозиция не терпела поражения на подстроенных выборах за подстроенными выборами? А значит, если не Защитники, то кто? И если не в ходе переворота, то как? И если не сейчас, толукути когда?
Но еще одна компания зверей даже хуже прежних бросилась на землю и наполнила воздух дурацкими переживаниями, грозя заглушить нашу сладкую песнь радостного ликования. Его нет! Отца Народа свергли! – плакались они. Что теперь с нами будет без него?! Знает ли солнце, как вставать без него?! Будем ли мы прежними без него?! – рыдали они. Потому что, если честно, мы просто не были и не будем готовы к жизни без него. Единственное, к чему мы готовы, – чтобы он правил, пока мы не умрем, и дольше, чтобы наши дети и их дети старели, умирали, а он все правил; они плакались, дураки, рыдали, словно настал конец света, но мы так твердо настроились праздновать и торжествовать, что изо всех сил повысили голоса и затопили их своим шумом, и, сказать по правде, толукути и сами были готовы обойтись с этими жалкими тварями, как Защитники, да, как настоящие дикари, – а то как они смели не только портить нашу радость, но и скорбеть по нашему угнетателю прямо у нас на глазах, безо всякого стыда, и как они смели забыть, что все мы жили в Джидаде и не могли вздохнуть в Джидаде под его тираническим правлением?
На второе утро после рассвета мы проснулись в недоумении. Всем нам приснился, всем до одного – каждому джидадцу в одно и то же время, – коллективный сон, и в нем Старый Конь стоял на самой высокой каменной башне среди руин Джидады, нашем почитаемом национальном памятнике, построенном многие тысячи лет назад[33], толукути взирал на нас и на землю с видом совершенно величественным и несвергнутым, неуязвимым, как на пике славы, и медали Власти украшали его могучую грудь, и сам Господь держал над его головой яркий флаг Джидады, и угольно-черное копыто было воздето в его классическом жесте непокорности. И мы наблюдали, как он указует копытом на облачное небо и повелевает своим именем солнцу встать, – и солнце встало и разогнало тучи; и тогда он повелел ему передвинуться, чтобы не слепить ему глаза, – и солнце быстренько нашло другое место; и тогда он поднял пронзительные очи к флагу и завел старый революционный национальный гимн Джидады с «–да» и еще одним «–да» – и мы один другого скорее вытянулись по струнке, и подхватили песню без приказа, и во весь голос спели гимн, как еще не пелся ни один гимн на свете.