– Невозможно, совершенно невозможно, это какое-то прискорбное недоразумение. Мои животные любят меня, нуждаются во мне. Вся Джидада любит меня и нуждается во мне. Меня любит вся Африка. И я знаю, в глубине души меня любит даже королева Англии. И весь мир меня любит. Нет, это не может быть правдой! – негодовал Старый Конь в таком изумлении, что стал заикаться, с такой горечью, что, пусти ему кровь, на вкус она была бы как деготь.
И тут вошли, блистая наградами, генералы в сопровождении небольшого отряда переговорщиков, которым поручалось убедить Старого Коня, что и в самом деле настал его рассвет. Все головы опущены, взоры потуплены, не в силах взглянуть в смертоубийственные очи Отца Народа, – ведь даже в плену его почитали по-прежнему. Один генерал, в низко натянутой фуражке, подтвердил подавленным голосом:
– Да, боюсь, это правда, Ваше Превосходительство, сэр, все действительно так.
Генерал Дар Биби был круглым пухлым псом с робкой мордашкой. Его выбрали говорить, потому что из всех присутствующих псов он обладал, помимо спокойствия, и лучшим знанием английского – разумеется, излюбленного языка гнева Старого Коня.
– Как – так? – гремел Отец Народа; он хотел услышать все из уст самих предателей.
– Так, как есть, Ваше Превосходительство, мой дорогой сэр, – мямлил генерал Дар Биби, пряча глаза.
– Как – так? Что это за хре́ново «так», которое есть, генерал Дар Биби? И с каких пор я тебе «дорогой», я тебе что, самка? И почему ты не посмотришь мне в глаза и не назовешь все своими именами – это сраный переворот вена нджа, мгодойи мсатаньеко![35] – проревел Старый Конь на родном языке генерала.
Все звери вокруг вздрогнули – не из-за гнева Старого Коня, а потому, что за все годы никто не слышал, чтобы он ругался, тем более на языке, на котором, как известно, говорил плоховато.
– Нет, Ваше Превосходительство, сэр! Я знаю, чем это кажется, дорогой сэр, но это совсем не то, чем кажется, ни к чему навешивать ярлыки, сэр, – сказал генерал Дар Биби.
Он все еще прятал глаза, но переглянулся со своим начальником – генералом Иудой Добротой Резой. Его не радовало, что всю грязную работу свалили на него, а генерал, который, учитывая его роль в этом бардаке, и должен бы говорить, отмалчивался в сторонке, как невеста. Более того, генерал Дар Биби, несмотря на свое легендарное спокойствие, все больше нервничал и волновался – и надеялся, что ситуация не выйдет из-под контроля. Планировалось уболтать Его Превосходительство. И что важнее – не сделать ни единого выстрела. А самое важное – выставить все не тем, чем кажется.
– Ну и что вы теперь с нами сделаете, кретины? Думаете, это сойдет вам с… – Доктор Добрая Мать, разгневанная, уязвленная, шокированная, не закончила фразу, потому что все псы до единого развернулись и пронзили ее взглядами. Ослица съежилась под лазерами их глаз – толукути это были единственные ее слова в ту ночь и в следующие три ночи.
– Но объясни, почему ты так со мной поступаешь, Реза? Втягиваешь армию в политику, иве?[36] Ты – из всех животных! Задумал – что? Кровавый переворот, серьезно? Генерал? После всего, что мы прошли, всего, что я для тебя сделал? – рычал Старый Конь, теперь сосредоточив все внимание на бульдоге. Но генерал Иуда Доброта Реза сидел глухой и немой.
– Прошу, сэр, со всем уважением, мы отказываемся называть это переворотом, тем более кровавым, поскольку во всем этом чудесном доме не пролито ни единой капли крови, – отчаянно обвел лапой комнату генерал Дар Биби.
– Какого черта ты несешь, генерал? Сам-то себя слышишь? – громыхал Старый Конь.
– Я только говорю, Ваше Превосходительство, сэр, простую истину: то, что происходит, категорически не является переворотом, – ответил пес.
– Если это не переворот, то что это тогда за херня? – проревел Старый Конь. Он грохнул копытом по столу, и недопитая чашка «Эрл Грея» перевернулась, упала и разбилась.
– Мне очень жаль насчет переворота – в смысле, вашей чашки, сэр. А что касается вашего вопроса, мне кажется, это неприятная ситуация, которую мы обязательно исправим, сэр, – сказал генерал Дар Биби. Было не жарко, но он обливался потом. – И если позволите добавить, Ваше Превосходительство, всего несколько часов назад Центр Власти проголосовал за то, чтобы, эм-м, позволить вам уйти на покой…
– Я и есть сраный Центр Власти, генерал, и не понимаю, что за хрень ты несешь! И ты хоть раз слышал, чтобы я сказал, что устал? Чтоб вы знали, уйти на покой мне велит только назначивший меня Господь Бог, а не вы, презренные вероломные гиеньи дети! И может, вы мните себя умными, но вот вам сюрприз: это Джидада, моя Джидада с «–да» и еще одним «–да»; только дайте срок; думаете, дети народа это потерпят? Думаете, Африка это потерпит? Думаете, мир это потерпит? Я знаю, и вы знаете, и Господь знает, и солнце знает, и земля знает, и воздух знает, и предки знают, что мои животные никогда не потерпят этого неконституционного преступления, этого фарса, этой мерзости. Вы, генерал, явно не понимаете, с чем имеете дело. Вы не знаете, насколько меня обожает Джидада. Вы не знаете моих животных, но сегодня узнаете, только дайте срок, – бушевал Старый Конь.