Далее по коридору имелись и другие помещения – большая кухня, два чулана и выход в пристройку с шестью комнатами для прислуги. На втором этаже располагались восемь гостевых комнат, а на третьем – хозяйские апартаменты: кабинет с библиотекой (три шкафа какими-то книгами все же были заполнены), спальня хозяина (чуть поменьше), спальня хозяйки (чуть побольше) и четыре детские комнаты.
К моменту спуска в подвал к нам присоединился Иван, который обежал все хозяйственные постройки.
– Ты даже не представляешь, сколько тут работы, – подергал он свой чуб-оселедец, торчащий из-под шляпы и заложенный за правое ухо. – А кузница есть, только, кроме двух наковален, большой и малой, в ней ничего не осталось, даже печь валиться стала. Но не беда, все поправим, и пару помещений для мастерской освободить тоже можно.
Мужичок притащил светильники и проводил нас глубоко вниз. Здесь оказалось довольно прохладно, вероятнее всего, подвалом сделали длинную, уходящую вниз пещеру, сейчас разделенную каменными перегородками. Стены и пол в помещениях, где хранились продукты, были выложены красным кирпичом. Но продуктов имелось совсем мало, и это – осенью. А винный погреб, к моему удивлению, оказался нетронут. Иван, постучав по бочкам, определил, что они почти все полные.
Да, и зиндан тоже имелся, как же без него: в дальнем углу располагались три камеры с обрешеченными и обитыми железом дверями. Как ни странно, в подвале было сухо и свежо, видимо, приточно-вытяжная вентиляция работала нормально.
Что сказать, нотариус оказался прав. Общее впечатление – удручающее. А судя по состоянию земельных угодий, подобное положение дел наблюдалось во всем феоде. Усугубляло это еще то, что и полы, и мебель побила червоточина, они трещали и были готовы развалиться.
Конечно, на два-три года, которые планировал здесь провести, особо вкладываться не стоило, но если не привести все это в приличный вид, то в будущем продать будет проблематично. Ладно, что такое деньги для любого человека? Это средство для достойной жизни. Так что, будучи далеко не бедным, уподобиться последнему жлобу и жить как попало? Решено, делаем конфетку, а деньги… Где они лежат, мы знаем, и как их поднять – тоже.
На выходе из донжона толпилось с десяток каких-то людей. Заметив, что мужичок лебезит предо мной, все низко поклонились.
– Кто вы? – Народ, услышав мой вопрос, разогнулся. Вперед выступили два крепких, добротно одетых крестьянина, один повыше, а второй пониже.
– Старосты мы, сеньор, – сказал тот, что повыше.
– А скажите мне, старосты, почему половина полей не вспахана? Почему ваши посевы столь неприглядны?
– Дык, – переступил с ноги на ногу, взглянул и потупился тот, что пониже, – какие ж они будут, если часть мужиков наш сеньор в армию продал, а часть в Новый Свет забрал. Вот земли тех, кого нет, и пустуют. А посевы такие потому, что покойный дон Николо, пусть его Матерь Божья сопроводит в рай, большую часть семян в счет двух десятин будущего налога наперед взял и продал в Малагу. Да и тягловых лошадей в хозяйствах всего ничего осталось.
– Понятно, отныне я ваш сеньор. Теперь слушайте меня, старосты. Пока не зарядили зимние дожди, все, абсолютно все поля вспахать, даже те, которые уже засеяны, разве что какое поле дало хорошие всходы, там трогать не надо.
– Но как же… и земля чужая, – начал мямлить высокий, но пришлось перебить его.
– Земля – моя, а денег и на лошадей, и на семена дам. – Хотел сказать старику-конюху, чтобы снял мои седельные сумки, но вспомнил, что любого чужака, который дотронется до седла, моя Чайка закусает и забьет копытами, как мамонта. Хоть и девочка, но очень злая, поэтому подошел сам и вытащил три пятикилограммовых мешка с серебром.
Когда возвращался, краем глаза заметил, как в открытые ворота на ослике въехал старичок в черной сутане. Здравствуй, поп! Новый год! Приходи на елку!
Однако ничего не поделаешь, и с духовной властью придется найти точки соприкосновения, дабы встать на путь мирного сосуществования. Сделав вид, что слона-то я и не заметил, опять подошел к крестьянам.
– Здесь шесть сотен серебром, разделите между собой так, как считаете нужным. Но не думайте, что можете тратить их куда попало, расход каждого пиастра проверю лично. Пройдитесь по дворам, составьте перечень всего необходимого, чтобы восстановить, где это нужно, обветшавшие двери, ставни или крышу. Может, кому корова или коза нужна, может, кому нужны соха или серпы? Тоже запишите, помогу. Деньги возвращать не надо, в течение двух лет отдадите излишками зерна и оливкового масла. Вдовы есть у вас?
– Есть! Есть! – громко и радостно закричали крестьяне, вначале угрюмые, но безгранично удивившиеся и повеселевшие после вручения трех мешков серебра.
– Вдовам будет помогать община, а я прослежу. Со своей стороны вдов закреплю за воинами, пусть наведываются раз в неделю к каждой, присматривают, может, помогут чем. Нужное это дело?
– Да! Да! – дружно и весело закричали бабы.
– Вот и хорошо. Тогда разрешаю задавать вопросы.
– Простите, сеньор, – хитровато взглянул из-под кустистых бровей невысокий староста. – А мельница у нас будет?
– Мельница?
– Да, сеньор, если мы поставим мельницу вон там, на втором холме, то к нам будут приезжать еще из восьми ближних деревень. И нам выгода, никуда далеко ездить не надо, и вам – дополнительная десятина муки и масла.
– Ладно, будет вам мельница. А скажите-ка, старосты, мне нужна будет прислуга в замок. В моих деревнях можно нанять или в Малагу ехать?
– Зачем же в Малагу, сеньор, у нас своих красивых девок полно, – сказал высокий. – Если сеньор пообещает, что ту, которая станет непраздной, одарит двадцатью дукатами, то любая захочет.
– Да, любая, – зашумели крестьяне. – Мужиков-то нету.
– Ну если от меня сие случится, то получит намного, намного больше. Но если от кого другого, то разыщем, набьем по заднице и женим. Так устроит?
– Да! – весело зашумели крестьяне.
– Тогда все, ступайте. Хочу увидеть уже сегодня, как вы пашете, прямо после сиесты.
Дальше оттягивать общение со священником было нельзя. К нему и так выстроилась для благословения толпа народа, набившаяся во двор замка.
– Иван, – тихо сказал и обернулся к ухмыляющемуся ближнику. Ему, видно, понравились первые распоряжения нового феодала. – Ты делай, как я. Сейчас идем на благословение к падре, но крестимся по православному.
– Та ты что, Михайло?! – зашипел он. – Не пойду я к этому козлу католическому.
– Ты это брось, ближник, нам здесь еще два-три года жить предстоит и ковать будущее. Или ты хочешь, чтобы нас сгноили? Или сожгли? Или, может быть, давай прямо сейчас побежим отсюда куда глаза глядят?
Иван помолчал с минутку, затем кивнул:
– Добре. Только обещай, что, как придем в Украину, наведаемся в Киевскую Лавру, на прощу.
– Обещаю. Думаю, нам не только в Лавру предстоит сходить, но и на Афон или в Константинополь.
– Тогда согласен, иди спереди, а я – следом.
Падре был невысокий сухонький старичок, которому тоже понравились первые поступки феодала. Забегая вперед, скажу, что мы с ним поладили. Вначале народ немного косился, увидев, как мы крестимся, но падре Иоанн, тезка моего Ивана, в церкви на проповеди, на которой довелось присутствовать и мне, объявил о благосклонном отношении его святейшества папы к ортодоксам, которые находятся в поиске пути к праведному храму. И что их сеньор – очень хороший сеньор.
Конечно, хороший. Особенно явным это стало после того, как храму было пожертвовано сто пиастров, а нанятые мной строители его капитально отремонтировали. А народу что? Народ привык безоговорочно доверять своему священнику.
Падре почему-то втемяшилось в голову, что его предназначение на старости лет – это наставление меня молодого на путь истинный. И, дождавшись моего очередного (после занятий в школе) возвращения в замок, он сразу же объявлялся, навязывался сыграть партейку в шахматы. Вот так, каждый раз дегустируя кувшинчик нового вина, двигая фигуры, он любил произносить проповеди. Никуда не денешься, приходилось даром терять полтора-два часа драгоценного времени и терпеть. Впрочем, я старался ни на какую конфронтацию с ним не идти, а больше слушать.