вок, при этом не дать им объединиться. А затем, вдумчиво и не спеша зачистить город. Что же касается пригорода, то там беспокоится не о чем. Если к вечеру останутся очаги сопротивления, то они будут утоплены в крови и сожжены. Что ж, пошли работать. Дома города были, в основном, одноэтажными, с плоскими крышами и занимали периметр целого квартала с закрытыми внутри двориками. Ремесленники и купцы средней руки проживали в одном или двух крыльях такого дома, а люди более богатые, владели всем домом с внутренними садами и фонтанами. У привратной площади находились кварталы ремесленников. Здесь все двери и ставни на окнах были закрыты наглухо, на двух примыкающих улицах не видно было ни одного человека, стояла полная тишина, словно все вымерли. Впрочем, эти здания сейчас нас совершенно не интересовали. Никакого сопротивления, а тем более нападения со стороны обывателей мы не ожидали, но на всякий случай с помощью двух пулеметов ситуацию контролировали. К левой части крепостной стены примыкала двухэтажная казарма, у обоих выходов которой валялось около трех десятков трупов. От нее метрах в восьмидесяти, из мешков был обустроен бастион, внутри которого расположились два пулемета с расчетами и отделение стрелков. — А остальные бойцы где? Твои и Пугача? — спросил у снайпера Карнауха. — Рассредоточены по крышах домов, туда к центру на три квартала вперед, — махнул он рукой. — Сейчас на крышах семь десятков воинов, но к домам, где как отмечено на схеме, проживает воинское сословие и те, кто умеет держать в руках меч, мы пока не лезли, — сказал Козельский, а затем спросил, — Начнем из стражи? — Нет, Ярослав, мы их вообще трогать не будем. А если сдадут оружие, то станем даже кормить. К гвардейцам и вельможам тоже отнесемся с почтением. Правда, если они нам за это почтение хорошо заплатят. А вот остальные четырнадцать пиратствующих домов должны быть уничтожены до последнего мужчины. Давай, Ярослав, показывай нашей пушечке первую позицию. А на тебе, атаман, — повернулся к Ковалю, — фланги и тыл, на крыши не смотреть, там наши. — Не сумлевайтесь, ваша светлость, мы их присмотрим, — потряс кулаком атаман. Впрочем, такой же мальчишка, лет семнадцати-восемнадцати, как и все остальные. Улочки города были еще более извилисты, чем в старых европейских городах. Эти кварталы смещались с заворотами чуть ли не в шахматном порядке. Перед четвертым таким вот заворотом нас остановил лейтенант Пугач. — Сир! — Говори коротко, Степан. — Дома мужиков закончились, дальше живет воинское сословие. Прямо напротив большой дом с двумя башенками. В каждой из них, сидит по десятку мушкетеров. До этого угла метров сто, так они с ближней башенки достают, гады. Наши снайперы им тоже жить не дают, но все равно, нужно ударить и по башням и по двум окнам. Но если чистить этот дом, то в тот, который левее тоже надо пару снарядов влупить. — Ясно. Новиков, вперед. Хлопцы, делайте, как учились. Подхватив пушку за обе лапы, они ее вытолкали за угол, и по ней тут же ударил залп картечи. Стало ясно, что дистанция стрельбы для мушкетеров избыточна, так как звук попадания свинца о щит был приглушен, значит, был на излете. Один из бомбардиров стукнув молотком, расклинил и открыл затвор, а Новиков приступил к наводке. Казаки поднесли порох и ящик со снарядами, который второй бомбардир перехватил, поставил на мостовую и распечатал. Затем, аккуратно взяв первый снаряд, выбежал и, прячась за орудийный щит, задвинул его в ствол. — Кидай один картуз, — сказал казаку, который прятался за углом с мешком фасованного пороха. — Быстрей заряжай, запирай затвор, Коська-безрукий, — покрикивал Новиков. После того, как молоток хлопнул по клину затвора, приказал, — Отошли чуток! Уши!! Выстрел рявкнул довольно громко, а звук попадания тоже был прекрасно слышен. После этого с крыши щелкнуло три винтовочных выстрела, которые сейчас показались совсем тихими. — Амбец котенку, давай во вторую башню! — послышалось сверху. Я присел на корточки и выглянул за угол. Не знаю, из какого кирпича этот дом построен, но угол разворотило конкретно, и наличия какой-либо башенки на нем даже не наблюдалось. — Команда номер один и номер два — на первый дом, команда номер три и номер четыре — на второй дом! Приготовились! — скомандовал Полищук. Бомбардиры теперь пушку заряжали более слаженно. Двумя выстрелами разворотили следующую башню, дав немного работы стрелкам, попали по двум равноудаленным окнам затем, левее передвинули лапы пушки и выстрелили в два окна соседнего дома. — Команды! Пошли! Каждая команда состояла из двух гранатометчиков и шести бойцов третьего взвода роты Стоянова, которые тащили к пролому штурм-трап, далее шло закованное в кирасы ударное отделение и замыкали два десятка казаков. Еще два отделения кирасир и два десятка казаков, оставались в резерве. И вот, по команде Полищука, все четыре команды рванули вперед Восемь бойцов авангарда, добежав до пролома падали наземь, а один из них поджигал зажигалкой фитиль гранаты и закидывал ее в помещение. Короткий запал срабатывал секунд через шесть, после чего, бойцы подхватывались, поднимали трап и закидывали его в пролом. А первый кирасир с револьвером в руке уже несся по мосткам и нырял в темноту дома, а за ним бежало все отделение. Дав минуту рассредоточиться, следом забегали казаки. А стрелки, особенно снайперы, были тут как тут и уже лезли на крышу штурмуемого дома, дабы взять под контроль внутренний двор. Были слышны взрывы гранат, выстрелы, мужская ругань, женский визг и детский плач. Нет, никто никого не насиловал, все были строго предупреждены, вплоть до казни на горло: есть время для работы и есть время для веселья. Тем более, что мы никуда не спешим. Действия команд были слажены, видно недаром всю неделю бойцы таскали эти трапы, штурмуя только что построенную казарму, даже толком еще не зная, зачем это делают. Обе команды пронеслись по своим объектам, как смерч, выкрикивая заученные фразы: “На колени или смерть!” и минут через семь-восемь уже собирались на пятачке, для дальнейшего продвижения. В захваченных домах оставили по четыре казака охраны. К сожалению, при штурме обоих домов было использовано семь снарядов и шесть гранат. Очень жаль, что столь ценный ресурс настолько ограничен. Снаряды, конечно, можно было бы и поднести, но боюсь, что затвор не выдержит. Нет, на будущее при организации таких мероприятий нужно будет озаботиться более действенным и надежным оружием. Ведь видел же когда-то в той жизни, будучи в Африке, простейший гранатомет, снаряженный в трубу из обыкновенного бамбука. При продвижении через последующие три квартала, нас попытались не пропустить только мимо одного дома, поэтому, опять пришлось повторить штурм обоих соседей, дабы никто в спину не ударил. Проход через следующие два квартала, считай до самой центральной площади, обошелся без эксцессов. Большинство, видно поняло, что тайфун разрушений не развалит стен и не прольет в доме кровь, если
сидеть тихо и мирно. А вот на выходе к площади, когда уже стали видны полукруглые стены дворца, его балконы, коническая крыша и башни минаретов, нас ожидали. Из ниши между домами вдруг вынырнул богато одетый араб, в котором мы все признали сержанта Бузько. — Сир! Капитан Ангелов меня отправил навстречу к вам, — козырнул он окровавленной правой рукой. — Ты ранен? — Ерунда, царапина, мне ее уже обработали и холстом завязали. — Тогда докладывай. — Сир! Мы взяли дворец и сейчас его полностью контролируем. А было так… — Нет! Как было, расскажешь потом, а сейчас говори, что Ангелов велел передать. — Велел передать, что вот это все дома пиратских капитанов, а вон там, во дворе третьего дома, сейчас накапливается противник, там их уже человек триста. Говорил, что если идти на его штурм в лоб, то положим много людей, даже пулеметы не помогут. — Ясно. Будем брать его с четырех сторон. Атаман, четыре десятка казаков пусть вернутся, обойдут квартал и контролируют тыл. Второй дом от угла чей там по схеме? Мурада Реиса? Значит, команду по его захвату возглавляю я. — Никак нельзя вам, сир… — Полищук попытался оставить меня в тылу, но я его перебил. — А вы, майор, возглавите партию по захвату четвертого дома! — Есть! — Новиков! Долбишь шесть снарядов во второй дом, затем, шесть снарядов в четвертый дом, а после того, как мы зайдем, минут пять обождешь и можешь в третий дом вложить не менее десятка снарядов. К этому времени мы будем готовы штурмовать его с флангов. Ясно? — Так точно! — Приступай! А вы стрелки, рассредоточиться! И валить любого чужака. На этой площади из трех десятков домов наших четырнадцать точно! Раздались первые выстрелы пушки и, дождавшись шестого выстрела и крика Новикова: “Бурдюк сюда! Поливай”, сам скомандовал: — Штурмовая группа номер один! Вперед! Глава 5 Солнце катилось к закату, заканчивался второй день с момента захвата города. В порту ни на минуту не прекращались погрузочные работы и были все предпосылки того, что сегодня в ночь в район Канарского архипелага отправится первый караван плотно загруженных кораблей. Агадир грабили вдумчиво, планомерно и не спеша. И все благодаря тому, что при его штурме, не допустили анархии и беспредела. Правда, не всех рабов нам удалось удержать в узде, поэтому, совсем без вакханалии не обошлось. Три рабских барака численностью в сотни три человек освободились сами, при этом устроили в нижнем городе погромы и пожары. Но эта голодная и неорганизованная толпа нарвалась на сытую, злую и сплоченную группу местных воинов-моряков и была почти вся вырезана. Бой для нас тоже не обошелся без потерь. Погибло восемнадцать наших воинов, а еще пятьдесят два было ранено с различной степенью тяжести. К счастью, доктор Янков заверил, что на ноги поставит всех. Мурад Реис живым в руки так и не попался. В его расстрелянном доме нам даже не пришлось никого убивать, трое охранников и двое рабов были иссечены осколками, а оставшиеся в живых евнух, двое рабов, жены и рабыни, никакой угрозы не представляли. Уже потом, при розыске главарей пиратских кланов, его выявили в числе погибших от казацкой пули, когда в числе прочих он пытался сбежать через окна тыльной части дома. Того самого дома, где для прорыва и контрнаступления накапливался противник. Здесь их действительно было триста девять человек, только никакого прорыва у них не получилось. Но сопротивлялись жестоко, даже мне над козырьком шлема тяжелой бронебойной стрелой досталось. Удар пришелся по касательной, и металл шлема не пробило, однако, его сила была такова, что если бы не качал мышцы шеи, то голову бы оторвало. Когда начали гибнуть наши воины, а именно здесь полегли двенадцать человек, ни одного вражеского бойца в живых не оставили, убили даже тех, кто бросил оружие и пытался сдаться. Штурмовая пушка свою задачу выполнила до конца, так как из-под затвора пошел прорыв пороховых газов, и по двенадцати оставшимся на площади домам, выстрелили всего по два раза. Однако, серьезного сопротивления нам больше нигде не оказали, и мы их зачистили буквально минут за сорок. Адреналин бурлил в крови, молодой организм тянуло еще куда-то бежать, стрелять и колоть шпагой но, увидев спокойно спускающегося с парадной лестницы дворца Данко, взял себя в руки и стал успокаиваться. — Лейтенант, — повернулся к Козельскому, — по два капральства в каждый захваченный дом, пусть разыскивают деньги и собирают к отправке ценное имущество. И всех молодых женщин тоже. А стрелков — на крыши, твоя задача — держать под контролем подходы. Пулеметы сейчас тоже снимем с балкона и передадим тебе, расставь их на направлениях обоих подъездов к площади. — Докладывай! — сказал уверенно подошедшему, и вытянувшемся Данко. — Сир! Дворец наместника султана полностью в наших руках. Сам Кемаль ад Дин закрыт в комнате под охраной капральства, с его казначеем сейчас ведется работа, а начальник стражи и остальные вельможи, а так же воины, два купца, слуги и рабы посажены в холодную. Во время боя потерял убитыми двоих бойцов. — Понятно, веди нас с майором во дворец, там все расскажешь подробнее. Ступеньки лестницы, пол коридора и приемного зала были выложены из мрамора светло-бежевого цвета, поэтому, частые пятна крови на нем были отчетливо видны. Но трупов и раненных нигде не наблюдалось. — Когда нас местные гвардейцы привели сюда, и мы вошли в зал, то здесь сидел наместник и целая куча народа, — начал он рассказывать. — Собрались посмотреть на принца и на подарки, — высказал свое предположение. — Это точно. Так вот, мы вошли, поставили сундуки с оружием на пол и с минутку осмотрелись. Потом я подал команду, мы вытащили револьверы и стали работать. Бузько все время кричал что-то типа: “ложитесь, падайте, умрут все, кто будет стоять”. Двадцать восемь человек из них категорически падать не захотели и схватились за оружие, пришлось расстрелять в упор. Только лучника на балюстраде не заметили, — он указал на небольшой балкончик, под которым на возвышенности стояло большое мягкое кресло, — он-то гад, Петру и Ивану стрелы засадил прямо в глаз. Больше никому не успел, мы его шинковали свинцом до тех пор, пока он вместе с луком внутрь зала не вывалился. Тех, кто пожелал сохранить свою жизнь, обыскали, повязали и определили по камерам. Туда же согнали и всю обслугу, правда, баб не трогали, но капральство у женской половины в караул поставил. А наместника держим вон там, — он кивнул на одну из дверей, находящихся за спинкой большого кресла, — Да! В холодной сидят пятеро пленных, три испанца и два португальца, выкупа ожидают. Видно, что это дворяне, и совсем не простые. Среди испанцев есть священник. — Странно, мусульмане обычно ни католических, ни православных священников не трогают, отпускают их на все четыре стороны. Но ничего, разберемся, скажи, пускай их приведут сюда. Только не надо излишне маячить с нашими винтовками, пусть вытащат из ящиков, и вооружатся барабанными мушкетами и пистолями, которые мы заказывали в Малаге. И нам пистоли пусть принесут! — Я сейчас сам принесу, — сказал Полищук и через две минуты притащил три шестизарядных пистоля, которые мы демонстративно заткнули за пояса. — Товарищ капитан! — в зал влетел взволнованный сержант Бузько, но увидев меня, поправился, — Сир! Открыли сокровищницу! — Пойдем, посмотрим! — кивнул офицерам и направился в коридор, вслед за сержантом. В общем, Данко обеспечил охрану дворца неплохо. И в коридоре, и на каждом углу в пределах прямой видимости, и в каждом помещении, через которые мы проходили, в карауле стояли, как минимум, два бойца. Мы вошли в комнату, которая оказалась кабинетом наместника. Здесь было двое внутренних дверей, одна из которых вела в спальню, а вторая — в небольшое подвальное помещение, ярко освещенное десятком масляных ламп. В окружении трех бойцов, здесь стоял невысокий толстый человек, с огромной чалмой на голове и присохшей кровью на, видимо совсем недавно искривленном, тонком носе. Его бледное лицо было густо укрыто бисеринками пота, а с выпуклых глаз, украшенных разводами синяков, текли слезы. — Смирно! — Крикнул Бузько, забежавший в комнату первым, и показал рукой на раскрытые сундуки, — Вот! Смотрите, сир, а этот глупый остолоп все время говорил: “Казна пуста! Казна пуста!”. Действительно, казна Агадира пустой не была. Пять больших сундуков были набиты различными медными монетами доверху, а шестой — до половины. Три точно таких же сундука были заполнены серебром, два под самую крышку, а третий — где-то на четверть. А в углу стояли семь маленьких сундучков, заполненных золотыми монетами. Несмотря на то, что емкость их не превышала полуведра, золота в них было насыпано не менее, чем килограмм по семьдесят. Кроме этого, на полках лежало много разного дорогого оружия, а на небольшом столике в шести деревянных шкатулках — различные ювелирные изделия и отдельно драгоценные камни: белые алмазы, зеленые изумруды, красные рубины, синие сапфиры, а так же, целая шкатулка жемчуга. — Ты казначей? — спросил у него по-турецки. — Да, великий паша, — тихо пропищал он и дважды низко поклонился. — Сколько здесь денег? — В переводе на серебро — восемьсот двадцать одна тысяча. Оружие и драгоценные камни ювелирами оценены в сто девяносто девять тысяч. — Неплохое начинание, — кивнул головой и, вдруг, вспомнил об арестантах, — А скажи, казначей, в подвале сидят пять пленных дворян, кто они? — В одной, великий паша, сидит граф Марко де Вальядо, сын и наследник герцога Леонского{17} с секретарем и духовником, а во второй — дворяне из Португалии, братья Мотинью. — И во сколько вы оценили выкуп этих господ? — Португальцев за десять тысяч серебром, а за наследника герцога — двести пятьдесят тысяч, — казначей немного помолчал, затем, добавил, — Золотом. — Да, твой хозяин на мелочи не разменивается. Это фактически чуть больше миллиона
серебром, — повернулся к нему спиной, прошелся мимо стеллажей, осмотрел богато инкрустированную шпагу с булатным клинком и золотые изделия в шкатулках. Прямо сверху одной из них увидел большой золотой католический крест на цепи, изготовленной из золотых пластинок, инкрустированных изумрудами. Взял его в руки и показал казначею, — А это где взяли? — Так у графского духовника и взяли, великий паша. Да, непростой духовник. Ну не может быть таких регалий у обычного священника. — А графского оружия, случайно, здесь нет? — Так шпага, которую вы только что держали в руках, оно и есть. — Сержант, — обратился к Бузько, — этот крест и шпагу я заберу, а сейчас закрывай здесь все и выставляй караул. Грузиться будем завтра, перед самым отправлением. — Есть! А… с этим остолопом, что делать? — Как что? Разрешаю погостить у него дома, и повторить процедуру, — взглянув в переполненные ужасом глаза казначея (неужели он понял нашу новославянскую речь?), добавил по-турецки, — И если будет вести себя правильно, то пусть живет, а если нет, то… — Благодарю! Благодарю, великий паша, — он часто-часто стал кланяться, — Я буду вести себя правильно. Когда мы вернулись обратно в зал, то в двери столкнулись с только что прибывшим из нижнего города капитаном Лигачевым. — Ситуация в настоящее время более-менее стабилизировалась, живых пиратов нигде не наблюдаем, а если где они и есть, то сильно прячутся, гады, — докладывал он, — Обе дороги, ведущие к городу, перекрыл секретами, не более чем час назад захватили караван с хлопком и верблюжьей шерстью. Дальше, в нижнем городе рабам организовали питание, и к каждой их группе подходил лично, целовал крест, что отпустим на свободу всех желающих, до единого человека. Правда, на волю рвутся только галерники и кандальные рабы из бараков, это чуть больше двух тысяч бывших моряков и мастеровых. А остальные здесь уже привыкли, бродят по городу свободно, и уезжать никуда не хотят. Вот их мы сейчас сгоняем и ставим на погрузку. — Что грузить будете? — Ну, Сорокопуд с Черкесом лучше знают, но там, на складах есть разные хлопковые и шелковые ткани, железо, медь, молотый перец, соль, пшеница, гречка, кукуруза, сушеные финики, курага и орехи какие-то. Еще купеческие корабли чем-то полностью загруженные. А наши ребята-мастера разбарахоливают какие-то мастерские. — А сколько годных к плаванью кораблей, не знаешь? — Дуга говорит, что кроме наших четверых, которые останутся здесь, девять будем грузить, и еще двенадцать трофейных шебек и семь купеческих шхун. А еще можно, говорит, четыре подгоревших шхуны отремонтировать дня за три-четыре. Но все равно, добра на складах столько, что даже если грузить все эти корабли, то нужно сделать не меньше пяти рейсов. — Никаких отклонений от плана. Два! Только два рейса! Долго удерживать этот город мы просто не сможем. В это время, в зал вошел капрал первого взвода, первой роты. На плече у него висел барабанный мушкет. — Сир! Пленных привел! — Давай их сюда. В зал вошли пятеро человек. Трое были постарше: и граф, и его секретарь, и священник имели возраст около сорока лет, а братья португальцы — гораздо моложе, где-то моего возраста. В плену они находились вторую неделю, а угораздило их, когда отправились в Венесуэлу, на инспекцию новых владений герцога Леонского. Вопреки здравому смыслу (возжелали решить многие вопросы и успеть к зиме вернуться в метрополию), они ушли в плаванье задолго до окончания сезона штормов. И вот, в результате череды случайностей, когда два фрегата сопровождения ночью разбросало по морю, его корабль подвергся нападению пиратских шебек, которые, в свою очередь, тоже выходить в море в такую погоду обычно воздерживаются, ибо найти в это время поживу фактически невозможно. И пираты, выяснив имена статусных пленников, уступили их своему владыке за денежку сравнительно небольшую, но быструю. “Самый настоящий рояль в кустах, огромный и блестящий”, подумалось мне. На такую удачу я не рассчитывал. Нет, дело не в том, что повезло захватить Агадир, это было как раз не везение, а детально разработанная операция, которую не реализовать с нашими возможностями, было бы полнейшим идиотизмом. И дело не в деньгах, которые мог бы стрясти с такого человека за его освобождение. Зачем мне, скажем, полмиллиона или даже миллион, если в будущем можно получить огромные материальные и моральные преференции, если правильно распорядиться дружбой и благосклонным отношением семьи, родственной императорскому дому и имеющей безусловное влияние и на короля, и на королеву-мать, и на их окружение. Да о чем там говорить, если владыки Леонские имеют неслабую толику крови Габсбургов и, как это ни странно, Бурбонов. Тем более, что как всем было известно, старый герцог Леонский последние пару лет ничем серьезным не занимается, а всеми делами провинции ворочает его сын и наследник дон Марко. Лицо и повадки священника тоже несли многовековую печать высокородного происхождения. По едва заметному улучшению его настроения и на миг блеснувшим радостью глазам, когда он получил из моих рук, казалось бы, навсегда утраченную священную регалию, мне стало ясно, что в его лице я нашел откровенного доброжелателя на довольно высоком уровне церковной католической иерархии. Тогда даже не представлял, насколько высоком. Приняв его благословение, перекрестился по православному обряду, однако, этот момент его нисколько не затронул. Он только выразил пожелание, чтобы я и мои наемники (именно так интерпретировалась моя маленькая армия), со временем нашли самый праведный путь к Богу. Вообще-то, в советской и постсоветской истории и литературе будущего, этого написано не будет, но именно наша церковь к католикам относилась всегда более антагонистично. Между тем, в эти времена отношение католической церкви к христианам-ортодоксам было довольно нейтральное, в надежде на принятие унии Ватикана, и на костре их никто никогда не жег. А вот к собственным изменникам лютеранам-протестантам, они относились жестоко и непримиримо, устраивали Варфоломеевские ночи и вели беспощадную войну, на которую, кстати, нередко приглашали в качестве наемников тех же наших запорожских казаков-ортодоксов. Во время этой встречи, даже не подозревал, что сегодняшний захват Агадира, вызовет в определенных кругах светской и духовной власти самое тщательное исследование, как побудительных мотивов, так и личности самого молодого идальго Микаэля де Картенара. Ходили слухи и о моем княжеском достоинстве царства Московского, что подтверждало платежеспособность для найма армии злых казаков, и о походе по московским и польским землям, где смог очень немало награбить добра. И только благодаря благосклонному расположению нового герцога Леона, а так же снисходительному — бывшего сюзерена, герцога Андалусского, отношение ко мне сильных мира сего при королевском дворе было навсегда определено, как нормальное и доброжелательное. А воинские успехи — не в сомнениях о дьявольском промысле, а как чертовское везение именно их, Испанской короны дворянина. В таком же духе прозвучало высказывание епископа Леонского в ставке кардинала Испанского. Правда, об этом я узнал много позже, и отгадайте от кого? Да, именно в тот день было принято решение о назначении в мой новый феод пастыря, коим направили с уже ухоженного и благополучного прихода де Сильва, моего старого приятеля падре. А еще “большой и блестящий рояль” положил начало деловым и дружеским отношениям рода владетелей Леона и рода Каширских-Картенара на долгие-долгие годы. Кроме того, в испанской, каталонской, французской, итальянской и португальской дворянской воинской среде, я заработал Имя, а эта мелкая феодальная междоусобица религиозных антагонистов, получила резонанс громкий, но в большинстве своем, благоприятный. Как позже выяснилось, в столичных и провинциальных салонах было много разглагольствующих и желающих повторить сей подвиг, но не решился никто. Однако, обо всем об этом, я узнаю далеко не сегодня. А сегодня, сразу после полудня, еще довелось идти в порт и среди стремящихся на свободу рабов устроить пиар-акцию по привлечению на новые земли нужных княжеству переселенцев. Мы прошли мимо окруженной со всех сторон и заминированной гранатными растяжками казармы городской стражи и направились к воротам на выход из города. Бардака и беспредела мы здесь не допустили, все бойцы были при деле, одни несли службу четко и дисциплинированно на боевых постах и в секретах, другие — готовили на ночь целую кучу факелов. Конечно, отдыхающие смены отрывались по полной программе, но здесь ничего не поделаешь, заслужили ребята. Главное — не напиваются, и порядок поддерживают строгий. — Сир, а с местной “калитой”{18} когда будем разбираться? — спросил Антон Полищук. — Пусть посидят селедками в набитой камере ночку без питья, еды и параши, подумают за жизнь, а завтра с утра и поговорим. А сейчас будем пытаться пополнить мое княжество мастеровыми людьми да крестьянами. Разноязыких рабов здесь много и нам какая тыщенка-две работящих мужиков, совсем бы не помешала. За воротами, вниз к морю раскинулся обширный простор бухты и нижнего города. Небольшая часть его построек была разрушена минометным огнем, зато порт вызывал удручающее впечатление: вдоль его причалов почти везде стояли обгоревшие остовы уничтоженных кораблей. Несмотря на то, что с момента окончания боя прошло более четырех часов, некоторые из них дымили до сих пор. У большинства из них копошились группки людей, которые вытаскивали на берег уцелевшие пушки и другие железные, медные и бронзовые изделия и оснастку. Бойцы распоряжение выполняли четко, с винтовками на виду не ходили, только с холодняком — шашками, саблями и палашами, а револьверы были спрятаны под одеждой. Винтовки держали только в секретах, и на постах, расположенных на крышах домов. Конечно, шила в мешке не утаишь, но излишне светиться тоже не надо. Внизу первым нас встретил капитан Саша Дуга и доложил о погрузке кораблей и формировании призовых команд.
— Марсовых и рулевых разбавил, на шебеки гребцы есть, но наша беда в том, что некого поставить шкиперами. У нас последние полгода проходили стажировку только восемь старпомов, из них еще может быть кое-какой толк. А хороших призов — девятнадцать. И плюс четыре толстые шхуны, которые за три-четыре дня можно полностью отремонтировать и поставить в строй. В общем, одиннадцать шкиперов нет и где их брать, ума не приложу. Бросить никак не можно, придется на буксир брать, а на такой волне намучаемся здорово. Даже не знаю, дотянем или нет. — Нет, Саша, не дотянем. Весенне-летний период еще не начался, ветер не поменялся, поэтому миль сто придется преодолевать галсами. Нет, с такими перегруженными кораблями на буксире не управимся. Да и подобного опыта у нас нет. Знаешь что? Веди к рабским баракам. В сопровождении полусотни казаков, вооруженных аркебузами и мушкетонами, мы направились в сторону базара, где в нескольких десятках длинных, как кишка бараках содержались самые бесправные галерные рабы. Оказывается, это не совсем точно, когда дословно говорят, что раба прикуют к веслу галеры или шебеки навечно. Арабы вообще-то народ довольно чистоплотный, никогда не допускали антисанитарии и не позволяли гадить где не попадя. У них даже эпидемии случались сравнительно редко, поэтому, при стоянках в родных портах, кандальных рабов хозяева должны были сгонять на берег в специальные галерные бараки. К площадке напротив одного из таких бараков мы и подошли. На торчащем из стены суку развивалась свежеободранная шкура пегой лошади, рядом на огне в двух огромных казанах кипело какое-то варево, а в толпе закованных в цепи совсем не старых и физически крепких людей, слышался сплошной неумолкаемый гул голосов. С нашим приближением ропот усилился. Подняв руку, я крикнул: — Господа! Los señores! Lord! Misters! Messieurs! — такое мое обращение ввело рабов в ступор. Стало совершенно тихо, только было слышно, как булькает в казанах, и жужжат первые весенние мухи. Получив ожидаемый эффект, перешел на испанский язык, который в эти времена знал любой уважающий себя моряк, даже чопорный француз и высокомерный британец, — Отныне вы не рабы! — Так почему же мы до сих пор в кандалах, господин? — спросил какой-то голландец. — Мое имя Микаэль де Картенара! Прошлым летом местные пираты напали на мои земли, расположенные на Канарском острове Ла Пальма, но получили по зубам, потеряли пять кораблей, и сбежали домой. — Знаем, знаем, слышали, — раздались в толпе голоса. — Вот! Оставить это дело без ответа, мне честь не позволяет. — Правильно, верно, — зашумели вокруг. — Таким образом, поход на Агадир был заранее тщательно спланирован, были наняты казаки с земель царства Московского и, если вы заметили, то его захват произошел за каких-то два часа. А ваше освобождение внесло бы сумятицу в наши действия и, прямо скажу, большинство бы из вас погибло, как погибли те несколько сотен, освободившиеся из крайних бараков. А так — все вы живы и не искалечены. — Эх, господин! А безбожникам, которые меня два года мучили, крови пустить?! А покутить?! А еще девку как хочется! — выкрикнул невысокий, но крепкий и широкоплечий француз. А тысячная толпа вслед загудела: “У-у-у-у!”. — А вы обратили внимание, что мои казаки вакханалии не устроили, а службу несут добросовестно и дисциплинировано? Так вот, всему свое время! Сегодня отдыхайте, набивайте желудки, а завтра отпущу вас на все четыре стороны. Тех, кто стремиться к вольной и приличной жизни, тех, кто умеет и хочет работать, и кто пожелает стать богатым и счастливым, возьму с собой. Землепашцам дам землю! Столько, сколько он сможет обработать! Крестьянин получит на обзаведение домом и хозяйством кредит в пятьдесят талеров, а его жена — двадцать талеров. — А где же он жену возьмет? — спросил кто-то. — Обеспечу! Прямо завтра, только сговариваться друг с другом будете уже сами, в пути на корабле. Всем женщинам дам подъемные по двадцать талеров. А мастеровые получат на обзаведение по сто! Мне нужны мельники, пекари, краснодеревщики, плотники, корабелы, строители, горшечники, рудознатцы, кузнецы, литейщики, механики и прочие мастера! Все, кто отправиться со мной на мои новые земли, подъемные деньги получит прямо при посадке на корабль. Начинать отдавать их нужно будет через три года, равными долями в течение пяти лет. Некоторым будет разрешено начинать отдавать через пять лет. Что для этого нужно, будут знать только те, кто согласится. А еще мне нужны моряки, которые будут получать достойную оплату. Особенно нужны шкиперы. По результатам годичного испытательного срока, они станут совладельцами судна, и будут получать полторы десятины прибыли с перевозок. Тем более, что есть торговая компания, которой эти суда будут принадлежать и которая их зафрахтует на постоянной основе, — обвел взглядом людей, внимательно слушающих каждое мое слово и вытащил из-под кирасы нательный крестик, — О том, что говорю правду, клянусь Господом Богом, и на том целую крест! Ну а тех, кто желает вернуться домой в Европу, у кого семья, дети, того с чужбины тоже заберу обязательно и высажу на испанской территории. Но оттуда вы уже будете добираться самостоятельно. На площадке еще с минуту хранилось полное безмолвие, затем, словно прорвало плотину, на разных европейских языках заговорили все одновременно, друг у друга переспрашивая некоторые моменты. — Господин! — выкрикнул кто-то на голландском языке, — А что, бабам точно деньги давать будете? — Буду. — А зачем? Их лучше передать ее будущему мужу! — Нет. Женщина тоже должна быть привлекательна, и внешне, и внутренне, и материально. Кроме того, женщина в вопросах будущей отдачи кредита более щепетильна и ответственна. Уж поверьте. О том, кто и что из вас решил, и у кого какие специальности, скажете завтра с утра, когда вас начнут расковывать, а наши офицеры все запишут. До погрузки мне нужно знать о том, сколько приготовить денег. Ясно? — Ясно, да, понятно, — заговорила разноязыкая толпа. — И последнее. Знаю, что среди вас много моряков, есть и шкиперы. Так вот, господа шкиперы! Лично вам на размышление и принятие решения даю один час времени. Ожидаю на базарном пирсе у группы уцелевших шхун. — Странно, что никто из них религиозной темы не поднял, — тихо сказал Полищук, когда мы покинули сборище. — Вспомнят обязательно, ведь и венчаться надо, и детей крестить, и учить их в церковно-приходской школе. Но это будет потом, а сейчас у них эйфория скорой свободы. Очень надеюсь, что когда этот вопрос возникнет, им просто будет… некуда бежать. За этот час успел переговорить со своим механиком, Петром Мазуном, на котором лежала обязанность в организации демонтажа мастерских. — Нет здесь ничего хорошего, — докладывал он, — По сравнению с нашим оборудованием все это можно назвать, как железо обыкновенное. А еще есть здесь слитки меди, олова и свинца. Мне Дуга выделил три шхуны с перцем и специями, там груз легкий, поэтому, догружу их в самый раз. Быстро оббежав мастеровой квартал, удостоверился, что местный технический уровень находится даже на ступеньку ниже толедского. Единственное, что мне понравилось, так это изделия горшечников, ковры, гобелены и хлопковые ткани. Среди рабов, которых приказал согнать со всего квартала к горшечникам, оказалось до двух сотен женщин самого разного возраста, которые были, в основном, ткачихами. Молоденьких девчонок было немного, большинство — молодицы постарше, как раз годные в жены собравшимся вокруг мастеровым. Кандальников здесь не было, поэтому, и разговора о том, что кого-то отпущу на все четыре стороны, тоже. Безусловно, все мастера и мастерицы отправлялись на мои земли, без каких-либо условий, но на общих основаниях: кредиты на развитие получат, как и все. — Так что девоньки, сеньориты, синьорины, мадемуазель и мадам, выбирайте среди этих орлов себе женихов. А мужики, которых не выберут, пусть не переживают, девки еще будут, с самой разной расцветкой кожи, — глядя на просиявшие от радости глаза не только женской половины, добавил, — Венчаться будете уже на новых землях. Опросив бывших рабов о специальностях, выяснил, что есть среди них и молодой стеклодув, который начал мне заправлять, что стекло выдувать умеет, но песок и другие добавки, из которого оно делается, залегают только в его родной Венеции, и тайна сея их гильдией храниться строго. — Нашел мне тайну! Силикаты с добавлением кальция предварительно плавите, затем, перетираете в порошок и опять переплавляете в вязкую структуру, — он на меня взглянул широко открытыми, удивленными глазами, — Не переживай, я тебе подскажу, как это делать гораздо проще, эффективнее и в больших объемах. Маленькие бусинки умеешь выдувать, их мне нужно много? — Да, господин, но быстро они не получаются. — Ничего страшного, будем выдувать в формах. А еще будем делать листовое стекло и зеркала. — Вы и зеркала знаете, как делать, господин? — бывший раб на меня смотрел ошарашено. — Да, знаю, и тебя научу. Но мы не такое зеркало будем делать, как на острове Мурано или во Франции, будет оно попроще, но по функциональности ничем не хуже. В той жизни, в моей школе даже последний двоечник знал, как изготовить зеркало. Дело в том, что на заднем дворе за забором, располагалась кооперативная мастерская по производству зеркал. А мы, будучи пацанами, частенько бегали за угол на ту территорию покурить да подраться. Нельзя сказать, что был я великим курильщиком или злостным хулиганом, но маменькиным сынком не был точно, постоять за себя всегда был готов, да и дрался, бывало. Поэтому-то и знал, как и из чего готовится амальгама и как наносится на стекло. Много позже несколько ребят получили ртутное отравление, и данную мастерскую убрали, а сам сарайчик снесли. — Так что, парень, если будет у тебя желание, то в будущем сможешь стать одним из самых богатых промышленников, — заметив, как множество
девок стали его оценивающе осматривать и вспомнив прялку с ножным приводом, которую в детстве видел у бабушки по маминой линии, добавил, — да и вам, девоньки помогу, знаю, как вместо использования веретена сделать прядильный станок и увеличить производство нитки, и как новый ткацкий станок соорудить, который даст выход ткани раз в десять больше. Поэтому, и вы у меня бедными нахлебниками не будете. Широко раскрыв рты и распахнув глаза, на меня с удивлением смотрели не только мастеровые. Сопровождающие казаки, ранее не подозревавшие во мне и таких знаний, тоже недоуменно между собой переглядывались, тем более, что некоторые из них были родом из Кашир. Вернувшись к стоянке наших кораблей, увидел два десятка ожидающих кандальников. А в это время, у трапа флейта Кривошапки, еще совсем безусый казак из бывших хуторских, обвешанный огромными узлами яростно пререкался с самим капитаном. — Не пущу, — кричал тот, — иди отсюда вместе со своей козой. Действительно, за спиной парня спряталась маленькая, худенькая девчонка с завязанным платочком по самые глаза, которая в руках держала веревку с привязанной самой обыкновенной рябой козой. — Так я же на твоем корабле с десантом прибыл, на твоем и должен возвращаться. — Все равно, с козой не пущу. Иди на “Ирину”. Тем более, князь разрешил награбить для личных нужд по одному баулу хабара на человека, а ты притащил целых три. — Так третий, это ж на козу! При этих словах согнулись от смеха все присутствующие. — Слышь, Васька! — крикнул кто-то из матросов, — Князь говорил, что распотрошит все гаремы в городе и холостяки получат в жены самых красивых девок. А ты себе такую маловатую нашел. — А что твои девки из гарема умеют, кроме как мужа ублажать? А моя умеет доить козу, сыр готовить и кашу варить. А как, куда и чего ублажать, я ее и сам научу. И не маловатая она, — он выловил девчушку из-за спины и прижал к себе, — пятнадцатый год идет, после ихнего “Рамадана” должны были замуж за сына камнереза отдать, теперь моя будет. — А откуда ты знаешь, что за камнереза, ты что, по-арабски говорить умеешь? — Нет, теща сказала. — Теща! Га-га-га! Ха-ха-ха! — веселились матросы. — Ну да, она полька из Житомира. Как узнала, что воин ее дочь не в наложницы берет, а в жены, то и козу дала, и подсказала в каком доме для ее дочери лежит самое хорошее и ценное приданое, — при этом похлопал рукой по баулу и засмеялся вместе со всеми. Мы вышли из-за угла помещения склада, матросы нас увидели и затихли. — Сир! — подбежал с докладом Кривошапко, — Половина команды корабля занимается погрузочными работами. Пороховой погреб полный, загрузили шестьдесят два бочонка отличного зернистого пороха. В трюм уложили двадцать пять восемнадцатифутовых пушек, думаю, что их еще штук пятьдесят влезет. В любом случае, грузить буду по ватерлинию. — А вторая половина команды где? — В город за хабаром ушли, а первая уже вернулась. Двадцать две девчонки с собой привели. Сначала ревели, а сейчас успокоились, мы им сказали, что не в рабство забираем, а женами будут, с венчанием в церкви. — Ну и отлично, Петя. И вот еще что, — кивнул на казака с девчонкой, — забери их. Вместе с козой. Когда развернулся и направился к столпившимся кандальникам, услышал: — Черт с тобой, Васька, лезь, но коза до отправления пусть живет на берегу. А вот завтра, если она мне завоняет палубу, прикажу вышвырнуть за борт. Понял? Дальнейшее мне было неинтересно, поэтому занялся разборками со шкиперами. Их оказалось одиннадцать человек, среди них трое испанцев, грек, двое португальцев, двое французов, каталонец, голландец и британец. А с ними пришли те, кого бы они хотели видеть в команде боцманами. Брита брать не хотелось, у меня еще по той жизни к ним было некое предубеждение. Но, взглянув в прямые глаза крепкого мужчины, подумал, что в эти времена ни один из народов еще не стал нацией, и великодержавных понтов нахвататься не успел. Так почему бы и нет? Пересажу их на торговые шхуны, пусть ходят себе по коммерческим маршрутам компании “Новый мир”, а к нашим делам по Африке, Океании и Северной Америке, их никаким боком привлекать не будем. По крайней мере, ближайших пятнадцать-двадцать лет. — Экзаменом вашей профессиональной пригодности будет два рейса на остров Ла Пальма. Если вы сработаете нормально, то в алькальда на Тенерифе за собственные средства выпишу вам шкиперские патенты. Там же зарегистрирую суда на компанию “Новый мир”. Это моя компания, ее штаб-квартира находится в Малаге, через нее будете доставлять товары, там же получите лицензии на право перевозки. Распоряжение управляющему на каждого из вас, получите при подписании контракта. Так что отныне, господа, ваше счастье и финансовое благополучие находится в ваших руках. И еще, — сказал напоследок, — настоятельно рекомендую со мной не шутить. Работайте честно. — Господин, — сказал грек Константинос Папандреу, — с адмиралом, простите, смею так утверждать, даже несмотря на вашу молодость, который захватил одну из самых богатых и сильнейших пиратских крепостей Магриба и грабит ее с таким изыском, никто шутить не будет, с вами лучше дружить. Я собираюсь остаться в вашей команде, господин. — И я, сеньор! Я с вами, сэр! Я тоже с вами, лорд! И я, мсьё! — зашумели мои новые шкиперы. До наступления темноты, мы успели расковать команды и передать им все семь призовых шхун и четыре шебеки. На прочие восемь шебек сформировали собственные команды, а на четыре оставшиеся в порту торговые шхуны, их будущие капитаны направили ремонтные бригады. Так завершился первый день оккупации Агадира. Как только город окутала темень, во всех присутственных местах зажгли факелы и масляные лампы, а мы с Антоном сидели в кабинете наместника султана (с ним, кстати, я еще и не виделся), и перечитывали списки с перечнем денежных сумм и ценностей, изъятых из домов, которые мы подвергли штурму. А еще забрали оттуда сто девяносто пять девушек и молодых женщин. Больше всего золота и серебра было найдено в сокровищницах и нычках четырнадцати домов, принадлежавших ранее покойным пиратским главарям. Сумма получилась грандиозная — два миллиона сто восемьдесят тысяч серебром. Между тем, в десяти прочих богатых домах, поисковые команды “наскребли” всего триста двенадцать тысяч. И еще триста десять тысяч в доме казначея, но судя по тому, что рыдал не очень громко, видно, отдал не все. Ну и ладно, пусть немного останется на развод. Ночь прошла тоже не без приключений. Постель мне грела белокурая красавица, несколько полноватая, но весьма и весьма искушенная в сексуальных играх. Вообще-то таких женщин я боюсь, но в данном случае проверил ее лично — ни гонореи, ни сифилиса не наблюдалось. Дважды среди ночи просыпался. Один раз от взрыва гранаты и пулеметной стрельбы в районе казарм городской стражи, а второй — уже перед утром, от винтовочной стрельбы в нижнем городе. Как выяснилось, стражники предприняли попытку прорыва, но положили еще два десятка трупами и не понятно сколько раненными, но ничего не добились и вернулись на матрасы. А у порта ночью рабы мародерничали, пятеро из них сразу разменяли свою жизнь на свинец, а еще троих раненных дорезали. В шесть утра одалиска меня уже обмывала в ванной, а к семи, наконец, смог от нее оторваться. В кабинете ожидали офицеры, видно тоже неслабо повеселившиеся. Приказав не разводить особых церемоний, уселся в кресло правителя и нашел глазами Ангелова. — Данко, пусть ведут сюда начальника стражи, двух купцов и трех вельмож. Минут через десять под охраной отделения бойцов, в зал ввели толпу перепуганных людей. Только один из них, внешне воин, выглядел невозмутимо. — Господа! Есть здесь такие, кто меня не понимает? — обратился к ним по-турецки и выждав минуту, продолжил, — тогда не говорите, что не услышали или не поняли. Мое имя Микаэль де Картенара. Ваши пираты напали на мою землю и убили моих людей. Мы, конечно, их прогнали, но оставить такое без ответа не позволяет моя дворянская честь. Поэтому, я здесь и люди мои будут здесь еще ровно десять дней. Но мой ультиматум следующий: во внутреннем городе находится шестьсот девяносто восемь домов, в которых живут богатые горожане, в том числе, три сотни мастеров и купцов, полсотни знатных моряков, три сотни воинов и четыре десятка дворян. Каждый дом мастера, купца и воина обкладывается контрибуцией в сумме трех тысяч талеров и двумя молодыми девушками-рабынями, с каждого дома моряка и дворянина надлежит выплатить десять тысяч талеров и четырех молодых девушек-рабынь. Срок — ровно к полудню. — О-о-о! У-у-у! — запричитали в толпе, а два купца упали на колени, — Пожалей, великий паша, это огромные деньги! Негде такие взять! И девушек столько у нас нет. — Не прибедняйтесь! Мы только с двадцати четырех домов, которые штурмовали, изъяли два с половиной миллиона серебром и две сотни молодых девчонок. Поэтому! Ровно к полудню! На площади должны стоять сундуки с двумя миллионами талеров либо в золоте, либо в серебре! И полторы тысячи молодых рабынь! Если мои люди не досчитаются хотя бы одного талера, хотя бы одной рабыни или если кто приведет вместо молодой красивой девки страхолюдину или старуху, разбираться не буду, прикажу уничтожить весь город. Буду громить дом за домом, вырезать всех мужчин до младенца, всех ваших жен, наложниц и служанок продам в рабство. Все! Идите! А чтобы вы поняли, что с вами не шутят, вас сейчас проведут по домам ваших бывших пиратских предводителей. Бузько, уведи! А ты, воин, останься, — указал пальцем на начальника стражи. Крепкий воин с бледным лицом, тихо скрипел зубами и с ненавистью смотрел мне в глаза. — Если в течение десяти дней твои люди будут вести себя тихо, я разрешу лечить раненных и передавать в казарму хлеб и воду. Даже оружие забирать не стану. Мы уйдем, а вы все останетесь живы, и служба твоя будет, как и была. Через два часа ты должен сказать свое слово, если нет, мы вас уничтожим.
К казарме тебя проводят. Иди, решение за тобой. Почему-то эти два часа мне вспоминаются, как одни из самых напряженных в моей жизни. Да, казарму пришлось штурмовать. К сожалению, положили там двух ребят убитыми, а шестерых ранили. Впрочем, этого храброго араба можно понять: не было у него жизненной перспективы а, следовательно, не было и выхода. Однако, нет худа без добра. Начиная именно с этого момента, площадь резко оживилась плачем молодых девчат, а так же звоном серебра и золота. Глава 6 Этим утром проснулся от странного чувства, будто вокруг меня что-то изменилось, будто что-то не так… Раскрыв глаза, окинул взглядом тускло освещенную, спрятанную тяжелыми портьерами от утреннего солнца просторную спальню, в которой проводил уже четвертую ночь. Все было на месте и ничего стороннего и непривычного не наблюдалось, а входная дверь, обе двери в кабинет и в туалетную комнату были закрыты. За задней спинкой широкой, как аэродром кровати, у дальней стены стояли два огромных одежных шкафа, между которыми возвышалось в полный рост венецианское зеркало. Посреди противоположной от окон стены скромно пристроилось изысканное трюмо с небольшим зеркальцем на подставке и стоящим рядом мягким стульчиком, а по краям изголовья кровати угнездились две монументальные тумбы. И подсвечники, подсвечники, подсвечники, как на тумбах и трюмо, так и на стенах. Вся мебель была изготовлена из белой африканской древесины, а спинки кровати, дверцы шкафов, тумб и трюмо, были отделаны резьбой из красного дерева. С левой и правой стороны на полу лежали прикроватные коврики, а посреди комнаты, от входной двери до окон — большой ворсистый коврище цвета спелой соломы, с оранжево-бело-красными орнаментами в восточном стиле. В нашей семье такого большого даже в Каширах не было. Доморощенные дизайнеры хотели здесь еще и стены завесить, но я категорически запретил. В помещении, в котором человек ежедневно проводит шесть-восемь часов жизни, излишние пылесборники совершенно ни к чему. Это мне ребята после похода в Агадир надарили. Роскошные вещи и ценности богатых домов поменяли своих хозяев и почему-то каждое подразделение посчитало необходимым преподнести мне в подарок ковер, дорогое оружие и посуду из серебра или золота. Вот и организовались во дворце в одночасье арсенал и ковровая выставка, шедевральные экземпляры которых могли украсить самые изысканные мировые музеи