. Эта устойчивость составляет фундаментальное свойство музыки устной традиции, тем более поразительное, чем неуловимее, подвижнее, "летучее" кажется сам материал ее - музыкальный звук. Но, отлившись в типовые формы, образовав канонический интонационный словарь - язык формульного мышления, музыка устной традиции выступает своего рода этническим стереотипом, чья сохранность оказывается залогом полнокровного существования этноса. К сожалению, музыкальный фольклор в данном аспекте целенаправленно не изучался. Этномузыкознанию предстоит здесь многое сделать заново. Понятно, что на этом пути его ожидают немалые трудности. Назову хотя бы три, учет и преодоление которых первостепенны. Первая трудность - методологическая. В этномузыкознании имеются разные "школы", различные направления, достаточно разноречивые. В частности, по-разному понимается то в музыкальной форме, что может свидетельствовать именно о ее этнической традиции и указывать на следование определенной культуре, а не только лишь чисто эстетический феномен. Методологические аспекты изучения музыки как исторического источника все еще разработаны слабо, непоследовательно, а между тем именно они представляют первостепенный интерес для этнографии и этногенетически нацеленных дисциплин. В самой общей форме можно сказать, что существуют два вида исторических источников музыки - материальный (например, музыкальные инструменты) и нематериальный, точнее, непредметный (имеются в виду интонационные источники - "звуковая материя" музыкально осмысленного интонирования). Первый более понятен, веществен и потому сближается с предметом изучения в археологии и этнографии, и в этой области есть уже заслуживающие внимания научные результаты. Второй чрезвычайно сложен, так как требует осознания музыкальной интонации как явления смыслового, в котором находит выражение специфика соответствующего этноса, создавшего соответствующую культуру с присущими ей социально-художественными институтами, традициями, идеалами, языком и музыкальными диалектами. Этноисторическая определенность музыкально-интонационных свидетельств фольклора воистину поразительна, но она становится очевидной не сразу и не каждому. Для ее "прочтения" нужна разработка специальной методики, которая должна строится, по моему убеждению, на учении акад. Б. В. Асафьева об интонировании как музыкально-семантическом процессе [141, с. 81 -93]. Вторая трудность связана с неполнотой материала, его количеством и качеством. Различные традиции представлены в этномузыковедческих публикациях неравномерно или недостаточно: не все в них достоверно, не все зафиксировано с должной полнотой и тщательностью отражения "текста" и "контекста" реального исполнения; очень мало каталогизаторской и мелогеографической проработки материала, мало музыкальных картограмм, зато много лакун и "белых пятен" на этномузыкальных картах. Третья трудность связана с первыми двумя. Ее можно охарактеризовать как недостаток исследовательской эрудиции. В частности, никакой этнос нельзя очертить, не выйдя за его пределы. Касается это и музыки устной традиции. Так, нельзя с должной уверенностью очертить славянское в музыке без специальной проверки того, известно оно или нет другим этносам. То же касается наличия в каждой культуре разных уровней, глубин и "кругов" этнических связей (например, для музыки восточных славян финские, балтские, тюркские связи - основные, но не единственные). Если исследователю неизвестны инонациональные материалы, его выводы по этническому своеобразию изучаемой им культуры неизбежно будут носить самый предварительный характер и, в частности, не будут пригодны для сопоставлений с выводами смежных дисциплин. Учитывая эти сложности, мы формируем три исходные предпосылки и одновременно три исходные задачи этномузьжоведческого изучения этногенеза. Первая касается требования предельно возможной полноты охватываемого материала, его систематического учета, критического анализа и классификации под различными углами зрения, с использованием каталогов, ЭВМ, картографирования и т. п. Нужны не выборочные образцы, а всегда полные и системно-зафиксированные музыкальноэтнографические записи. Ограничение материала может оказаться роковым для окончательных выводов. Вторая задача вытекает из того, что наиболее полноценные музыкальные записи дает нам современность, тогда как нас интересуют исторически ранние формы. Необходимо выработать пути выявления древнейших корней мелоса в получаемых сегодня материалах. Здесь весьма эффективна музыкальная типология и методы широкого и целенаправленного сравнения. У нас есть основания доверять музыкальной памяти устной традиции: коллективная память этноса сохраняет такие уникумы, что этномузыковеду нет нужды "рыть пещеры". Однако нынешний срез музыкально-этнографических записей дает стадиально пеструю картину-материал разной исторической глубины. В современных материалах сосуществуют музыкальные "ландшафты" разных эпох как разных стадий этногенеза. Необходимо совершенствование методов реконструкции. Выявляемые общности обладают разной исторической глубиной и различной степенью экстерриториального распространения (например, восточнославянские, поволжские, карпатские, балканские, балто-балканские и другие, так или иначе выходящие за рамки славянства). Музыковедческие гипотезы нуждаются, поэтому как в междисциплинарной корректировке, так и в собственной методической обоснованности. С последним связана наша