Ирина повела Бориса на второй этаж. Они вошли в комнату, где были две кровати, диван, кресла, столик. Хозяйка раскрыла дверь балкона, и в спальне послышался шум морских волн. Борис вышел на балкон — перед ним открылась даль океана, и над ним, разливая блеск золотых лучей, сияло солнце. С криком и гамом носились над волнами чайки; одна большая, с крупной головой и красными глазами,— видимо, альбатрос,— подлетела близко, пронзительно крикнула, подавая радостное приветствие. Борис посмотрел вниз: с балкона, как с вышки, можно прыгать в воду, но в левой и правой стороне далеко в море уходил проволочный забор, затрудняя выход на берег.
Девичий голос окликнул Простакова: он обернулся, но вместо Ирины перед ним стояла незнакомая девушка, и, кажется, ещё не совсем взрослая.
— Меня зовут Ганна. Я покажу вам ванную комнату.
— А вы... Вы тут служите?
— Да, я всегда должна быть при вас, и если чего нужно...
— У вас украинское имя. И выговор тоже украинский. Я был в Донбассе, и вы...
— Да, я из Донбасса. Из Горловки,— наверное, слышали?
— Как же! Шахтёрский город к югу от Донецка. Там много шахт, терриконы... Я знаю. Если от него ехать дальше на юг, так попадёшь в Жданов. Он на берегу Азовского моря. Но вы... Каким образом вы очутились здесь?
— Меня продали в Турцию, в гарем молодого шаха. Отец остался без работы, а у нас семья, четверо детей. Ну, и пришлось ехать. Папе дали десять тысяч долларов. Я не знала мужчин, и за то, что я их не знала, дали так много денег. Меня привезли в гарем, а шах утонул, и нас стали продавать в другие страны. Я попала на остров. Теперь вот буду с вами.
— А теперь... вы уже знаете мужчин?
— Нет, не знаю. Я потому и попала к вам. Вы очень важный. Сказали, поважнее шаха. Я как вас увидела, так и обрадовалась. Вы молодой, красивый. Но главное — русский. Может, вы тоже украинец?
— Нет, я русский. Как это у вас говорят: кацап, москаль. А? Вы огорчились? Кацап, москаль — зачем же я вам такой нужен? А к тому же, вы молодая, несовершеннолетняя. Вам надо учиться, а потом выходить замуж.
— Я не молодая. У меня паспорт. Я могу голосовать.
— Вы очень красивая. Для шаха, наверное, таких выбирали — красивых.
— Да, нас выбирали. Все девочки, которые к вам приставлены — очень хорошие. Нам сказали, что вы большой человек, каких нет и в свете. А вы... такой же, как все.
— Ну, вот — я такой же, как все. Значит, вам сказали неправду. Да и как это может быть: большой человек, а такой молодой. Мне недавно исполнилось двадцать пять лет. Вы не знаете мужчин, а я не знаю женщин. Детский сад какой-то! А говорите — большой.
— Да, большой. Вы чего-то там нашли. И такое, что очень нужно Америке. Так вроде бы сказал Арсений Петрович, самый важный учёный, какие тут только есть. Он работает в корпусе «Б». Скоро вас к нему позовут и вы его увидите. Он тоже из Москвы.
— Я его знаю. Мы с ним вместе работали. Он мой учитель.
— Он очень строгий. Нам говорит: не ложитесь в постель с мужиками, а то вас поразит телегония. Обещал рассказать про телегонию, прочесть лекцию. Говорит, вы русские, вам надо выходить замуж за русских и рожать русских детей. Русский народ вымирает. Вы должны родить по десять-двенадцать детишек. И непременно от русских. Чудной какой-то!
— И вовсе не чудной. Он говорит правду. Вы все, русские девчонки, должны выходить замуж и каждый год рожать по ребёнку. Теперь такое время: нас, русских, уничтожают, а женщины должны спасти русскую нацию. Ты это понимаешь?
— Нет, не понимаю. Я не русская. Я украинка.
— Украинцы тоже русские. Это наши враги всегда хотели нас разъединить, чтобы мы ослабли. Вот вы и поверили, что вы не русские, а какие-то другие. И называете нас москалями. Ты сколько классов кончила?
— Я не училась. Читать умею, а пишу плохо. С восьми лет нянчила чужих детей, зарабатывала деньги. Сейчас на Украине много неграмотных, потому что жить трудно. Говорят, при советах было хорошо, а теперь плохо. Я неграмотная.
— Ну, вот — неграмотная. Значит, надо ещё и учиться. Ну, ладно, я за вас возьмусь. Вы у меня ещё станете профессорами. А сейчас я хочу принять душ. Покажи мне ванную.
Ганна показала Борису ванную комнату. И вышла. Борис включил душ и стал мыться. Ганна принесла бельё, халат и полотенце. Борис, нарядившись в роскошный, расшитый золотой вязью халат, направился к кровати. Ганне, следовавшей за ним, сказал:
— Ты что же это... без стука вошла ко мне в ванную? Ты девушка, а так смело входишь к мужчине.
— Так велит Ной. Он говорит, чтобы я вас мыла и делала вам массаж. Снимайте халат.
Борис пристально смотрел на неё. Она продолжала:
— Нет, я никому не делала массаж. Ной Исаакович назначил меня к вам.
— Ну, хорошо. Ты иди к себе, а я буду спать. Мне сейчас очень хочется спать. Только впредь ты ко мне без стука не входи, я этого не люблю. И никакого массажа мне делать не надо.
И Ганна ушла.
Адмирал позвонил Борису в седьмом часу и пригласил на ужин. Внизу Простакова ждала машина — сверкающий никелем и позолотой длинный и просторный лимузин. Ехали по грунтовой дороге, вьющейся между холмами, поднимались в гору. И как-то неожиданно открылся светло-жёлтый трехэтажный особняк с четырьмя белыми колоннами, за которыми угадывались высокие двери фасада. Гостей встретил молодой человек славянского типа, поклонился Простакову, заговорил на плохом русском языке:
— Адмирал ждёт вас в столовой первого этажа. Папаша Ян говорил: «К нам сейчас приедет братушка Борис». Папаша Ян любит русин и говорит, что мы сделаны из одного теста. А меня зовите Петру. Петру Горич из Хорватии. Я серб и управляю имением адмирала.
Тут незаметно появился,— словно с неба упал,— Иван Иваныч. На ухо Борису сказал:
— Да, да. Папаша Ян — это адмирал, его зовут Яном, а фамилия Станишич. Он серб и любит русских людей.
Петру провёл гостей на второй этаж в просторную комнату с пальмой у окна, со столом посредине. И тут же по лестнице с третьего этажа спустился адмирал. Он широко улыбался, обнажая ряды крупных белых зубов, приветливо кивал могучей головой, приглашая к столу, на котором стояли бутылки вина, рюмки, фужеры. Обращаясь к Борису, сказал:
— Приходите ко мне, как домой, и зовите меня папаша Ян. А?.. Вам нравится моё имя? Мне ваше имя тоже нравится. Был у вас царь Борис Годунов. Неплохой мужик, кое-что хорошего оставил в истории, а моё имя тоже хорошее. Ян! Слышишь? Ян, Иван — почти одно и то же. У нас, сербов, есть имя Ёван, но меня назвали Яном — тоже хорошо. Однако, как там у вас говорят: «Соловья баснями не кормят»,— а?.. Так говорят в России?.. Я всего лишь раз побывал у вас, да и то с заходом в порт Архангельск. А между тем, там мои предки, там прародина славян. Я ведь тоже славянин. Как вам это нравится?.. Американский адмирал и — славянин. А если начнётся война, кого мне защищать? В том-то, брат, и штука. Я потому не пошёл далеко по службе, что родился сербом. У нас вокруг президента вьётся много евреев, а они не любят славян. Почему? — не знаю, но не любят. Предпочитают им всяких мексиканцев и даже эфиопов. Этих они не боятся, а нас боятся. Почему? — не знаю, но боятся. И везде, где можно, тормозили мою карьеру. Мне это надоело. Я ушёл. Да, это так. Тормозят, потому что я родился сербом. Америку заполонили чёрные, жёлтые и серо-буро-малиновые; чёрт знает, что за народ, из каких щелей они к нам наползли. Их теперь стали бояться. Особенно перед ними гнутся те парни, что стремятся залезть в кресло президента. У них же голоса! Представьте себе, что каждый этот мазурик имеет такой же голос, как и я, как и мой брат, который вот уже второй раз избран губернатором штата. Я три года челночил по морям и океанам, а когда сошёл на берег, не узнал своего города. По тротуарам толпами слоняются обезьяны с длинными ручищами и ошалело таращат на меня глаза. Мой родной город превратился в Косово, и каждый из наших рискует получить пинка под зад. У вас пока этого нет? Хорошо, но у вас есть демократы, а это значит, будет Косово. У нас теперь парни из Белого дома суют на важные посты африканцев. Вы видели, кто у нас помогает президенту в делах безопасности? Да, да. Молодая, симпатичная, похожая на парня негритянка. Я такую не прочь бы взять к себе в служанки, но поставить её над всеми генералами!.. У нас поставили. И я потому вышел в отставку.