Роль невербального уровня в вербальном ритуале рассматривалась многими учеными. Назовем хотя бы главу «Магические действия со словесными формулами и без них» в монографии П.Г. Богатырева [Богатырев 1971], статьи Э.В. Померанцевой «Роль слова в обряде опахивания» [Померанцева 1982], С.М. Толстой «К прагматической интерпретации обряда и обрядового фольклора» [Толстая 1992], Я. Адамовского «Ludowe sposoby skladania życzeń» [Adamowski 1992], Т.В. Цивьян «О роли слова в тексте магического действия» [Цивьян 1993] и др. Механическое деление текстов, функционирующих в народной культуре, в том числе и оберегов, на вербальные, акциональные и смешанные, т.е. содержащие и магическое действие, и слово, мало что дает для объяснения как структуры самих текстов, так и способов их употребления. Об относительности такого деления писал еще П.Г. Богатырев: «Часто объяснения магических действий, данные крестьянами, представляют {260} собой не что иное, как перифразы словесных заклинательных формул, в настоящее время вышедших из употребления; аналогичным образом, то, что в одной деревне употребляется как заклинательная формула, в другой есть просто объяснение обряда. В большинстве случаев невозможно точно определить первоначальную стадию магического действия: обряд с заклинательной формулой или обряд без заклинательной формулы» [Богатырев 1971, с. 197-198]).
Мотивировка, ставшая словесной формулой, и словесная формула, представляющая собой эксплицированную мотивировку, — явление довольно частое. Иногда из-за небрежности записи невозможно отличить мотивировку от приговора. Ср. следующий пример оберега от волков: «При перенесении кросен в случае надобности из одной деревни в другую непременно замыкают замком нитки кросен, бабы говорят при этом: „Мы замыкаем зубы волку, чтоб он не трогал овец‟» (бел. [Добровольский 1901, с. 136]). Двусмысленность записи (не ясно, чем являются данные слова — вербальной формулой, сопровождающей процесс замыкания кросен, или объяснением своих действий, сделанным специально для собирателя) еще раз подчеркивает амбивалентную природу словесной формулы, о которой говорил П. Г. Богатырев.
Для того, чтобы определить; чем является невербальная часть в структуре вербального ритуала, выпишем с одной стороны несколько магических действий (МД), а с другой словесные формулы (СФ), их сопровождающие:
МД
СФ
1. Хозяйка корову обсыпает маком
«Хто оцей мак избере, то той у коровы и молоко одбере» (укр.)
«Як нихто не можеть мачку позбирать, так нихто не можеть… корови урекать» (укр.)
«Хто сей мак збиратыме, той мою скотыну зйидатыме» (укр.)
«Як маку нихто нэ подбэрэ, так ат маей каровы ныхто малака нэ атбэрэ» (бел.)
2. Хозяйка корову обсыпает солью
«Как ни медведь, ни волк соль не съест, так ни медведь, ни волк мою коровушку не съест, не заденет» (рус.)
«Доброму человеку хлеба в мешок, злому — соли горшок» (рус.)
«Как сольца не притчится, не урочится, так, моя скотинушка, выходи на улицу, не притчься, не урочься» (рус.) {261}
3. Человек замыкает замок
«А замочэк замыкаю ат усяких врагоў» (бел.)
«Як я замкнул замок, каб у звера замкнулися рот і санкі» (бел.)
4. Хозяин раскладывает на воротах боярышниковые ветки
*Ażeby uroki bydla nie imaly się, jak nic nie czepia się głogu» (укр. гуц.)
5. Женщина завязывает на нитке узел
«Шта завезујеш?» — «Завезујем од вука, од ајдука, од змије, да благо не коље» (серб.)
Нетрудно заметить, что левая колонка содержит то, что Дж. Серль называл пресуппозицией или необходимым условием [Серль 1986, с. 156], только выраженным не словесно, а акционально. Правая колонка содержит образцы вербальных высказываний, составленных на основе имеющихся пресуппозиций. Из первого и второго примеров видно, что на основе одной и той же пресуппозиции могут образовываться разные вербальные высказывания. Подобное соотношение между пресуппозицией и высказыванием напоминает ситуацию, которая существует в заговорах между повествовательным зачином и высказыванием, содержащим прагматическую доминанту: «Ляжиць белы камень на гарэ Сіяньскай. Як таго белага каменя злы ўраг ня ўгрызнець, — і раба Божжага злым помыслам сваім ні вавекі вякоў ня увоймець…» (бел. [Замовы 1992, № 69]) или: «Як Христос нарадзіуся, на Ярдані-рацэ хрысцiўся, хрысцiў неба i землю і сею ваду — на ўвесь свет брызкі ляцелі. Як етых брызак нікому ня сабраць… так раба Божага ведзьмаку ня зьядаць!» (бел. гом. [Замовы 1992, № 83]); «На море, на Лукоморье стоит дуб, под тым дубом камень, па камене лежыть кровь, хто тую кровь лизатыме, той мене, раба Божия (имя рек), скушатиме!» (укр. чернит. [Ефименко 1874, с. 38]). Ср. повествовательный зачин с ролью акционального ряда в вербальных ритуалах: чтобы не испортили корову, берут тупой топор и говорят: «Когда тупицу испортят, тогда мою коровушку испортят. Как эту тупицу никто не испортит, так и мою коровушку никто не испортит» (рус. вят. [Вятский 1994, с. 28]). Очевидно, что повествовательный зачин в заговоре играет ту же прагматическую роль пресуппозиции, что и ситуации, создаваемые действиями и предметами в вербальных ритуалах.