Караконджулы — сербские сезонные демоны, появляющиеся на святках, отнимают голос у крикнувшего человека и тем приобретают власть над ним, поэтому в местах возможного «скопления» караконджулов человек не должен разговаривать — «нити гласа од себе пуштати» [т.е. должен «голос от себя не отпускать»] [Ђорђевић 1958, с. 560]. Похоже ведет себя женское демоническое существо пустоловица, которая {55} зовет человека по имени: «Николе, што радиш?» На этот крик нельзя отзываться, иначе потеряешь голос (серб. [Вулетић-Вукасовић 1934, с. 183]).
Молчание служит также оберегом в те моменты, когда существует опасность, что вместе с откликом можно отдать и благосостояние. Его соблюдают при доении коровы, посадке овощей, сновании основы, в день отела коровы и проч.: «Як корову до́ять, то гомони́ть нельзя́, ка́жут: трэ́ба мо́ўчки» (С. Боровичи щорс. черниг., ПА); «Як воро́жыш — маўчы́, як молоко нясеш — маўчы́, бо глаз уся́кий бувае́ць» (Гортоль ивацев. брест., ПА); «Як це́лица корова, то не здоро́вкаюцца, чы свиння́, чы (о)ве́чка, чы шо… бо не ўро́дить у тебе, а у йих уро́дить» (Кочище ельск. гом., ПА); «[Когда кто-то приходит в дом во время снования], малчко́м сную́, нэ разгоўа́рўаеш» (Онисковичи кобрин. брест., ПА). Однако в ряде случаев молчание служит способом нейтрализации носителя опасности (см. модель Нейтрализация).
5. Моделирование ложной встречи с опасностью. Идея уклонения от встречи с опасностью может реализовываться достаточно парадоксальным образом: для того чтобы избежать ущерба от непредсказуемого, непредвиденного контакта с опасностью, нужно не уклоняться от встречи с ней, а назначить, «смоделировать» эту встречу на такое время, когда она не сможет принести ощутимого вреда. Этот мотив реализуется в приглашении носителей опасности на рождественский ужин. Этот ритуал, подробно исследованный в научной литературе [Виноградова, Толстая 1988; Виноградова, Толстая 1991; Виноградова, Толстая 1993, с. 60-82], в общих чертах сводится к следующему: во время рождественского ужина хозяин берет часть еды от праздничной трапезы, выходит во двор и «приглашает» к себе на ужин тех, кто может в будущем представить опасность для благополучия и благосостояния его семейства — мороз, хищников, грызунов, покойников, градовые тучи и пр. Хозяин предупреждает носителя опасности, что приглашает его на ужин для того, чтобы тот не приходил в течение года. Ср. сербский вариант обряда: «В Сочельник хозяин выходит из дома с ракией и специально испеченным хлебом, называемым срећа [встреча] и три раза кричит: „Джермане, Джермане, куде да си, одмах да дођеш сад на вечеру, а летос нигде очи да ти не видим!" [Герман, Герман, куда ты, сейчас приходи на ужин, а летом чтобы мы тебя не видели]. После этого он отпивает ракии, откусывает кусок хлеба и возвращается в дом, где его спрашивают: „Шта би с Джерманом?“ [Что было с Германом?] Он отвечает: „Дође та вечерасмо и добро се накитисмо вином и ракијом, па се развиђисмо“» [Он пришел, и мы ужинали и хорошо напились вина и ракии, и разошлись] (Болевачки срез [Грбић 1909, с. 66]). Представление о том, что приглашение на ужин совершается, чтобы в {56} будущем «иметь право» с этой опасностью не встречаться, подтверждается гуцульским материалом: только тот, кто на Рождество совершил ритуальное приглашение, может летом отогнать градовую тучу от своих полей. В противном случае его попытки не будут иметь успеха.
IV. Укрывание
Эта семантическая модель основана на стремлении спрятать охраняемый объект, сделать его невидимым и поэтому недоступным для носителя опасности.
1. Покрывать, укрывать охраняемый объект. Среди предметов, которые в народной культуре используются для магического укрывания того, что нуждается в охране, — полотно, полотенце, фартук, а также миска, горшок и другие сосуды, которыми покрывали охраняемый объект.
На акциональном уровне мотив реализуется в обрядовых действиях закрывания, покрывания охраняемого объекта горшком, миской, полотном, полотенцем, фартуком и под. У восточных славян женщина во время беременности фартук носила, чтобы к ее будущему ребенку «не приставали уроки»: «[Беременная] ўсегда ходила у фартуху́, шчоб нэ згла́зили, шчоб и поду́мы не приста́ли к юй» (Барбаров мозыр. гом., ПА); «Если бэрэ́менна жэ́ншчына, ана́ даўжна́ наси́ць фартух, — не бу́де прыстрэчный рэбёнок» (М. Автюки калинк. гом., ПА). Беременная должна была надевать два фартука, если шла в крестные к чужому ребенку — чтобы не повредить ни ему, ни своему будущему ребенку: «Як вона́ бэрэ́мэнна, и её бэру́ть на куму́, то вона́ чэпинть два хвартухи́, коб годова́лась и та дыты́на, и её, а колы́ не учэ́пинть, то чы умрэ, чы кали́кою зро́биця» (Ветлы любешов. волын., ПА); так же поступали, если беременная шла на похороны: «Як жэ́шчына бэрэ́мэнна, то чэпляюнть два хвартуха́, як идэ́ до мэрця́, коб дитя́ бэ́ло не было» (там же). Сербы для этой же цели покрывали фартуком новорожденного ребенка, если выходили с ним на улицу [Милојевић-Радовић 1958, с. 252]. Ср. также общеславянский обычай закрывать угол, где находится роженица, платком или полотном, чтобы укрыть ее и ребенка от возможной порчи (см., например: [Bodnár 1911, s. 235; Olejník 1978, s. 88-89]).