На вербальном уровне мотив потопления опасности встречается в заговорах. В сербском заговоре грозят бабицам: «…С водом ћу да те удавим, па ћу те распратим по бистре воде и зелене траве…» [В воде тебя утопим, распустим тебя по быстрой воде и зеленой траве…] [Раденковић 1982, с. 106]. В сербском заговоре от моры рассказывается, как мора «…утопила се у морску пучину…» [утонула в морской пучине…] [Раденковић 1982, с. 106].
10. Гноить опасность — для того, чтобы уничтожить опасность таким способом, ее помещали вместе с такими предметами и веществами, которые легко поддаются гниению. Чтобы в поле не было сорняков, косили осот в среду перед Троицей и бросали его в навоз (gnój), полагая, что все сорняки в поле также сгниют (мазовец. [Dworakowski 1964, s. 132]).
11. Превращать опасность в ничто. Моделирование невозможности существования опасности на акциональном уровне — довольно {108} редкое явление. У русских, чтобы начавшийся пожар не распространился на окружающие постройки и прекратился, вокруг горящего дома обходили с яйцом-болтуном — маленьким яйцом без зародыша, обычно это первое яйцо, снесенное курицей (белозер. вологод. [Учебные 1992, с. 49]); такое яйцо, называемое запердышем, для этой же цели бросали в середину пожара (Тихманьга каргопол. арх., АА). Пустое яйцо символизирует собой абсолютную пустоту, ничто, полное отсутствие существования, поэтому, согласно магии уподобления, сам пожар должен превратиться в ничто.
Механизм воздействия представленных ниже групп вербальных текстов построен на сравнении опасности с рядом других объектов, состояний или событий, которые или сами невозможны или символизируют собой ничто, zero, отсутствие жизни. В данных текстах уничтожение опасности достигается сравнением ее с объектами такого класса, приравниванием опасности к ним. Чтобы предохранить поля от надвигающейся градовой тучи, сербские хозяйки махали в ее сторону скорлупками от яиц и приговаривали: «Празне љуске, празна ала…» [Пустые скорлупки, пустая змеюка…] (Елакцы [Толстые 1981, с. 98]). Более отчетливо идея небытия, выраженная в данном случае пустыми скорлупками (что вполне сравнимо с мотивом пустых и разбитых яиц в картинах Босха!) проявляется в другом случае: левой рукой бросают яйцо-болтун оземь, чтобы оно разбилось, и говорят: «Она рука крста нема, јаје-мућак пила нема, ова ала места нема! Пуче мућак, пуче ала!» [У этой руки креста нет, у яйца-болтуна цыпленка нет, этой змеюке места нет! Лопнул болтун, лопнула змеюка!] [там же, с. 99].
12. Сводить количество носителей опасности к нулю. Обычно этот мотив реализуется в двух устойчивых конструкциях, в основе которых лежит принцип сравнения. В первом случае сообщается о наличии у какого-либо объекта не существующих у него в действительности свойств. Согласно смоделированной таким образом ситуации, опасности должно быть столько, сколько этого не существующего в действительности свойства или признака, т.е. нисколько. Первая конструкция (типа «сколько — столько = нисколько») чаще всего встречается в южнославянских ритуальных диалогах. Чтобы предотвратить появление в доме блох, весной, когда начинают квакать жабы, один из домочадцев, находящихся снаружи дома, спрашивает: «Имате ли бува?» [Есть ли у вас блохи?»]. Тот, кто находится внутри дома, отвечает: «Колико у жабы зуба!» [Сколько у жабы зубов!]. Возможен другой вариант диалога. При крике жабы один человек восклицает: «Биче царица!» [Кричит царица!], другие отвечают: «Колико царица зуба, толико у нашу кућу бува» [Сколько у царицы зубов, столько в наш дом блох] (Косово [Дебељковић 1934, с. 2111). {109}
Мотив может реализовываться и в приговорах. Когда гость выльет чашу вина или ракии до последней капли, он должен сказать: «Оволико зла у кући» [Столько зла в доме], т.е. нисколько (серб. [Вукова 1934, с. 23]). В Сочельник хозяин брал в руки огниво, сжимал его и говорил: «Kolíko ja ovome ognjilu naudio, toliko zlotovor našoj kuči і vuk bravima» [Сколько я этому огниву навредил, столько злодей нашему дому и волк боровам] (Дубровник [Maretić 1882, s. 45]). У сербов, когда первый раз видели какого-либо ребенка, говорили: «Колико те ја прије видила или видно, онолико те свако зло видјело…» [Сколько я тебя прежде видела или видел, столько тебя всякое зло видело] [Грђић-Бјелокосић 1986, с. 209].