Из документов, найденных в ее сумочке, Поремский узнал, что она работает врачом в наркологическом диспансере. Был и адрес, и все прочие атрибуты. Мария Леонтьевна Торопкина — вот как ее звали. Возраст — 48 лет, не замужем, штампа в паспорте нет, о детях тоже ничего не сказано, а может, просто отсутствуют соответствующие отметки в паспорте. Ничего себе «девушка», кинувшаяся во все тяжкие на старости лет! А с другой стороны, за что ее судить? Свободная женщина. Если и осуждать, то разве что за наркотики. И опять- таки лишь в том случае, если их принесла сюда она. Ну а кто ж еще? С наркоманами же работает.
А «свободная женщина» Мария Леонтьевна Торопкина между тем с помощью судмедэксперта постепенно приходила в себя — что-то несвязно уже бормотала, отталкивала его руку с нашатырем, пыталась повернуться, чтобы удобнее устроиться в кресле и продолжить счастливый, или какой он у нее там, сон. Но медик не отступал. И наконец ей пришлось открыть глаза и медленно сообразить, где она, что с ней и, главное, откуда здесь столько постороннего народа. Потом она увидела спящего Масленникова, осознала собственный внешний вид и попросила дать ей возможность одеться.
— Помочь не надо? — без всякого юмора, даже немного участливо, спросил грубиян медик.
— Я скажу, когда надо… Дайте мне, пожалуйста… — Она назвала какое-то лекарство, и эксперт полез в свой чемоданчик, шелестя там и звякая чем-то.
Он достал ампулу и взял со стола новенький шприц.
— Разрешите, я сама, — не очень четко произнесла женщина.
— Не надо, у вас еще не все в порядке с руками. Я сделаю лучше. — И он стал заполнять шприц лекарством из ампулы. — А ему что надо? — Он показал на Масленникова.
— Можете то же самое. Я смотрю, он сам уже вколол себе. Это снотворное, не страшно. Проснется через два-три часа, у него всегда… в последнее время…
— Мы можем задать вам несколько неотложных вопросов? — влез наконец Поремский, которому как- то надоело уже слушать совершенно пустую и неспешную, с его точки зрения, болтовню этих двух маститых медиков.
— У вас тут что, нет других, более важных дел?! — ни с того ни с сего рявкнул вдруг судмедэксперт. — Видите, человек только в себя приходит! Занимайтесь вашим обыском, черт возьми!
— А что, Федор Евгеньевич, — спросил Владимир у Седова почти елейным тоном, — у вас тут всегда судебные медики руководят оперативно-следственными бригадами? Или в виде исключения?
— Нет, — пряча улыбку, ответил майор, — только в исключительных случаях. Или когда им абсолютно нечего делать.
— Нормальное явление, — кивнул Владимир, — тогда попросите сюда понятых. Действительно, доктор, вероятно, прав, мы слишком долго лицезрели довольно отталкивающую картину и слегка расслабились.
— Это кто уже успел расслабиться? — спросил, бодро входя в квартиру, Виктор Петрович Гоголев. — Ты, что ль, Владимир? И с чего это? А мне доложили, что все прошло удачно.
— Лучше не бывает, ни шума, ни стрельбы, ни крови.
Гоголев подошел к дивану, посмотрел на лежащего, потом взял со стола один пузырек, другой, почитал, что на них написано, повертел в руках и спросил:
— Он?
— Он самый, — кивнул Седов. — Как говорится, не очень транспортабелен. Вот ожидаем, когда его сообщница придет в себя и подскажет разумный выход.
Судмедэксперт гневно сверкнул глазами, но промолчал. А Гоголев поманил Седова пальцем и, когда тот подошел, что-то сказал ему на ухо. Седов отстранился, взглянув на генерала с удивлением. Но тот решительно кивнул, и Федор сказал:
— Хорошо, сделаем, товарищ генерал.
— Ну и что теперь будем делать, Петр Кузьмич? — спросил Г оголев у медика.
— Сейчас я провожу ее в ванную, где она оденется, приведет себя в порядок, и можете работать. А он, — эксперт ткнул пальцем в Масленникова, — окончательно созреет, по нашему общему с ней мнению, для серьезного допроса не раньше завтрашнего утра. Вот и исходите из этого. Нет, конечно, можно ему вколоть лошадиную дозу, применить другие сильнодействующие способы, но будет ли смысл? Не знаю, вам решать, Виктор Петрович.
Петр Кузьмич как-то почти по-приятельски, словно демонстрируя свое превосходство перед остальными, включая нахального московского следователя Владимира Поремского, взял генерала под руку и отвел подальше, к окну. И там что-то начал ему говорить, а Гоголев, склонив голову чуть в сторону, внимательно его слушал, не перебивая. Ишь ты!
— Хорошо, я буду иметь в виду. А вас, Петр Кузьмич, попрошу заняться им вплотную. Он мне очень нужен, и, чем скорее, тем лучше. Федор всем необходимым вас обеспечит, я уже дал такую команду. Так что действуйте. — И пожал ему руку.
Медик помог женщине выбраться из кресла, попутно поднимая с пола именно ее белье и все остальное, увел ее в ванную, где и оставил. А затем занялся уже Масленниковым, которого затем вынесли на носилках из квартиры двое оперативников и увезли по адресу, указанному Виктором Петровичем. Но явно не в Кресты и не в другой следственный изолятор. Гоголев решил свести до минимума круг лиц, с которыми мог бы общаться пришедший в себя Вампир.
Между тем обыск, произведенный в квартире, дал совершенно неожиданную находку. Ну там деньги, огнестрельное оружие, аккуратно упакованная связка штык-ножей, которыми пользуются в десантных войсках, — это все было предсказуемо. Хотя холодное оружие косвенно подтверждало непосредственное участие Масленникова в московских убийствах. Но это еще доказывать. А вот небольшой, аккуратный чемоданчик с набором париков удивил всех. Причем самое любопытное заключалось в том, что каждый парик — от почти мелкого, седоватого ежика до нестриженой прически месячной давности, были в пакетах под номерами. То есть носитель мог менять свои «прически», исходя из сроков отрастания обычных волос. Хитро задумано. Значит, вполне возможно, что он, как говорится, не вчера стал лысым, то есть брился наголо, а уже давно. И что, никто этого не знал? Нет же нигде, кроме той единственной, из Германии, фотографии, где Максим Масленников представал, что называется, в натуральном своем виде.
Что-то беспокоило Поремского, пока он рассматривал парики. Практически все были уже ношены, на это, по словам эксперта-криминалиста, обследовавшего находку, указывали следы клея, которым парики крепились на голове. Какой такой клей? Эксперт и не удивился:
— Да его во всех театрах применяют.
Вот оно! Театр.
Владимир вышел на лестничную площадку и набрал по телефону номер Дарьи.
— У вас все живы? — был ее первый тревожный вопрос.
— Полный порядок. Никто из арестованных тоже не пострадал. Слушай, они тут были под таким кайфом, что ничего так и не поняли.
— Они? А кто еще?
— Баба одна, пожилая. Некто Торопкина. А ты что, знаешь ее?
— Знаю, — помолчав, сухо ответила Дарья.
— Расскажешь?
Она снова помолчала и ответила:
— Не знаю. Не хотелось бы.
— Ладно, это все потом. Ты вот что скажи: Ленка, о которой ты говорила, она у вас, в театре, чем занимается?
— В гримерном цехе. Парики шьет. А что?
— Ничего. Так, говоришь, Максим ее тоже хорошо знал?
— Я тебе такого никогда не могла говорить. Думаю, что совсем не знал. Ну, может, видел походя. Но я почти уверена, что между ними не было ничего общего.
— Да? Тогда почему посланец от Максима, который явился сегодня утром убивать тебя, сказал, что пришел с Леной, а сам назвался Игорем? А Игорь — это кто?
— Ой господи!.. Я ж даже и не подумала!.. Верно, Володенька, он ведь так и сказал, а я еще спросила, где Лена, почему долго поднимается, и дверь им открыла… Ну не я, конечно, но они же свои! А Игорь — Ленкин бойфренд. Он ее на своей машине возит.
— А как же мог Масленников об этом знать?.. Ладно, ты подумай, но Ленке своей пока ничего не говори. И еще вопрос: вот если специалисту показать парик, он может сказать, кто его сделал?
— Ну, конечно! У нас их не так много, и у каждого мастера свой почерк, так сказать.
— А Ленкины парики ты бы, например, узнала?