Ясовей с трудом взобрался по скрипучим оледенелым лестничным ступеням с навалившимся на него размякшим гулякой. Из распахнутой трактирной двери вырвалось облако пара, пахнуло щами, жареной рыбой, сивушным духом. Пьяный, обхватив Ясовея за плечи, потянул его за собой в душную теплынь. Привычно направился к стойке.
— Епифан свет Сидорыч, поднеси-ка, поднеси шкалик жаждущему... А? Поднесешь? Разочтемся, бог даст, за мной не пропадет... И дружку моему налей...
— И тебе и дружку? Эва, какой щедрый! Ишь дружка-то себе выбрал, лучше не нашел... Дружок! Ну-ка, махом из трактира! Чтоб духом твоим самоедским не пахло, — гаркнул сиделец.
Ясовей ощетинился, сжал кулаки. Сиделец захохотал.
— О! Да ты еще и волчьи ухватки знаешь.
Он грузной тушей легко и быстро перекатился через стойку и схватил Ясовея пятерней за шиворот. Размах — и парнишка лбом распахнет дверь, боками пересчитает крылечные ступеньки. Но размаха у сидельца не получилось, его локоть сжала крепкая рука.
— Отпусти, хозяин, мальчика... Прошу...
Сиделец нехотя разжал пятерню, ворча под нос, с натугой перекатился через стойку.
— Развелось их нынче, заступников...
— Вот так-то лучше, — усмехнулся бородатый заступник Ясовея и, взяв своего подзащитного за подбородок, сказал ему: — Ты напрасно сюда пришел, паренек, не место тут тебе... Иди-ка домой.
— У меня нет дома.
— Вот те на! Где же ты живешь?
— Нигде не живу.
— Час от часу не легче! Друзья, приходилось вам видеть существо, которое нигде не живет?
Заступник подтолкнул Ясовея к столу, за которым сидели еще трое таких же бородатых мужчин с молодыми глазами. Бородачи закидали мальчишку вопросами. Ясовей отвечал охотно, новые знакомые ему почему-то нравились. «На Николая Шурыгина похожи», — подумал он. Его усадили за стол, стали наперебой потчевать. Ясовей не отказывался, начал уплетать за обе щеки.
— Видать, не богато тебя мама кормит.
— Она не кормит.
— Почему?
— Её нет.
— Как так нет? Где же она?
Ясовей развел руками.
— Меня-то что спрашивать! Вы Обрядникова спросите, купца... Увез он куда-то отца и мать с чумом вместе.
Бородачи переглянулись.
— Чем же ты питаешься?
Ясовей пожал плечами, подвинул миску к середине стола.
— Кашей, видите.
Он не понял, почему засмеялись бородатые друзья. А они еще участливее стали угощать его.
— Вот тебе холодец душистый олений. Питайся!
— А вот дежень с толокном, знатная пища!
— Попей еще чаишку. Хорош напиток!
Ясовей охотно подчищал все. Чаю выпил чуть не дюжину кружек, изумив новых знакомых.
— У барыни и то так не едал.
Бородатые заинтересовались: что за барыня. Рассказал всё, ничего не утаив. Хохот гремел на весь трактир.
— Значит, собутыльничал с барыней? Силен мужик! Она закружилась, а ты ей ручкой помахал: кружись, мол, одна, а я пойду, меня воспитывать не надо. Ну и барынин компаньон!
— А что же с этим барыниным компаньоном делать, друзья? Не можем мы его так оставить. Надо пристроить куда-то...
3
В ночлежке при церковно-приходской школе тесно и душно. Дальние ученики живут здесь неделями, спят вповалку на дощатых нарах, укрывшись армячишками, едят каждый своё, принесенное в котомке за плечами. А те, кто хочет пользоваться общим приварком, ссыпают в артельный котел немудрые припасы, и сторожиха варит им щи да кашу в широкой русской печи. Горяченького похлебать всё-таки лучше, чем всухомятку питаться. Уроки учат с мигающим жирником, сбившись в кучу вокруг чадящей плошки. Поутру бегут в школу ватагой с шумом и гиканьем, не забывая дорогой поиграть в чехарду, перекинуться снежками. Ясовея ночлежники приняли охотно, а бородатые ясовеевы друзья собрали и вложили в общий кошт не очень богатое, но и не совсем скудное довольствие. Иному парню всё это могло бы показаться сном, но Ясовей привык к неожиданностям, и он не принял за чудо, что так нечаянно стал школьником, нашел пристанище и приобрел бородатых покровителей, похожих на Николая Шурыгина, которого они непостижимым образом хорошо знают и даже ждут, как они сказали, в гости.
В школе Ясовей изумил учителя сметливостью и вызвал его недовольство тем, что не хотел признавать дисциплины. Встать за партой без спросу нельзя, слова без разрешения не произнеси, из класса не выйдешь, если учитель не велит, на доске захочется букву нарисовать — и то надо руку поднять и ждать, когда учитель заметит. Всё это для Ясовея странно и непонятно. Но он привыкает. Раз так надо — ладно, спрошу, подниму руку, не отвалится она, пусть учитель радуется, если ему так уж нравится эта игра.
Едва начинается урок, Ясовей тянет руку.
— Ты что хочешь? — спрашивает учитель.
— Позвольте выйти, — говорит Ясовей, лукаво щуря глаза.
— Сиди, — строго приказывает учитель. — Кончится урок — выйдешь.
Ясовей покорно садится на место. Но через минуту снова тянет руку.
— Что опять?
— Опять ошибка на доске, — скромно произносит Ясовей и уже без всякого спросу выбегает из-за парты и мчится к доске. — Вот!
Он верно заметил ошибку, учитель в душе одобряет: толковый парень. Но, повысив голос, велит:
— Сядь на место. И без моего разрешения не смей выбегать из-за парты. Понятно?
Как тут не понять! Ясовей садится на место с видом величайшего послушания. Однако этого послушания хватает ему ненадолго: у мальчишки на соседней парте такие занятные картинки, что не посмотреть их никак невозможно. Ясовей подбегает к соседу, присаживается на корточки в проходе между партами и громко начинает восхищаться:
— Уй, какие красивые картинки! Где взял?
Учитель пожимает плечами, кладет на стол линейку и крадущимся шагом подходит к увлеченному Ясовею. За ухо он поднимает его и молча ведет в угол.
— Вот стой и не оборачивайся, раз не умеешь вести себя в классе.
— Умею, — как ни в чём не бывало отзывается Ясовей. — Вы умеете вести меня и я тоже умею...
Он спокойно выходит из угла и делает попытку схватить учителя за ухо. Класс хохочет. Учителю тоже смешно. Но он хмурится, топает ногой и кричит:
— Выйди из класса!
Ясовей с готовностью выполняет приказание.
Учитель вечером говорит бородачам:
— Ну и наградили же вы меня ученичком.
Он рассказывает о проделках Ясовея. Бородачи смеются.
— Вольнолюбив! Не терпит диктатуры. Что ж, Корней Трофимович, выбейте из него кислую шерсть. Но не переборщите. Вам, демократу, не к лицу диктаторские замашки.
Учитель улыбается, щуря под очками близорукие глаза.
4
С утра был закон божий. Отец Пафнутий любил, чтобы на его уроках царило благочиние. Перед занятием он требовал обязательно совершить молитву. Ребята вставали и разноголосо тянули «Царю небесный...» После молитвы законоучитель осенял всех мановением пастырской руки и начинал рассказывать занимательные истории ветхого и нового завета. На этот раз ученики с интересом слушали сказание об Илье-пророке, мчавшемся в поднебесье на огненной колеснице. Ребята видели такую картинку в книжке священного писания. И слушая отца Пафнутия, они представляют святого пророка во всём его величии и блеске. Смелый пророк стоит на колеснице в пурпурной мантии, натянув вожжи, правит крылатыми конями и катит по белоснежным облакам, как по казённому булыжному тракту. Гремит гром, сверкают молнии, летит пыль из-под копыт. В детском воображении картинка оживает, юных слушателей охватывает восторг. Отец Пафнутий доволен. О! Недаром во всей епархии он слывет умелым законоучителем и проповедником-златоустом. Приятное сознание этого делает его добреньким и ласковым, он говорит классу:
— Вот, дети мои, какие чудеса господни свершались в старую святую пору. Всё ли вы поняли из рассказа моего?