– Твое яйцо! – вскричал он, сообразив, что имела в виду говорящая-с-ветром. – Я иду, Ветрогон, отпусти меня, или ты испортишь мою куртку, клянусь Старухой.
Его наполняло возбуждение, и Ветрогона тоже, но никто из них не испытывал страха, как когда рожала Фарис. Говорящая-с-ветром не выглядела встревоженной. Впрочем, Джорон беспокоился за обеих, словно тучи закрыли Глаз Скирит. Пока они шли по коридору, Джорон хотел сказать Ветрогону, что ей следует сохранять спокойствие, если птенец не выживет, – команда не должна об этом знать. Как и Фарис, команда любила Ветрогона, и смерть ее птенца всех бы огорчила. Если бы Фарис потеряла ребенка, она бы держала боль в себе, но Ветрогон была совсем другим существом. Все ее чувства немедленно выплескивались наружу – либо в словах, либо в действиях. Джорон с ужасом думал о том, какое впечатление произведет на команду Ветрогон, охваченная горем.
– Идти! Идти! – кричала Ветрогон, и он последовал за ней.
Отбросив посторонние мысли, Джорон вошел в каюту-гнездо. Он смотрел, как говорящая-с-ветром мечется между обрывками веревок и бечевок, среди множества звеневших и сверкавших безделушек, разбросанных по гнезду. Наконец она села перед яйцом и не сводила с него сияющих глаз. Затем повернула голову к Джорону и снова обратила взгляд на яйцо. Опять на Джорона – и обратно.
– Слушать! Слушать! – крикнула Ветрогон, и он стал слушать.
Сначала он ничего не смог уловить, а потом, на фоне обычных звуков корабля, различил тихое чириканье.
– Это он? – тихо спросил Джорон.
Ветрогон дважды быстро кивнула.
– Говорящая-с-ветром, – сказала она.
Джорон вплотную к ней приблизился.
– Может быть, нам нужно помочь? – Он протянул руку, но Ветрогон решительно его остановила.
– Нет, – сказала она. – Она должна сама. Ты слушать. Слушать.
– Ладно, – не стал спорить Джорон и принялся слушать.
Но не только ушами, у него внутри зазвучала мелодия, свивавшийся, закольцованный, вьющийся гимн островов. Он различил далекую песню кейшанов, постепенно набиравшую силу, а еще собственную, и Ветрогона, и что-то еще. Тихое, и нежное, и одновременно яркое, новый напев, полный тоски и желания, но также надежды и восторга. Он напоминал пение Ветрогона, когда она что-то чирикала и мурлыкала себе под нос, но совершенно определенно был другим. Джорон никогда прежде не слышал ничего подобного во всем архипелаге и почувствовала невероятное удивление.
И еще он уловил новый звук, на который сначала не обратил внимания. Такое же мягкое постукивание, что он уже слышал прежде, но громче, и настойчивее, и с более короткими паузами. Ветрогон полностью сосредоточилась на яйце, и Джорон увидел, как на его пурпурной поверхности появляются трещины, одна, потом вторая, затем еще и еще, пока не отвалился маленький кусочек скорлупы, чириканье сразу стало громче, и Ветрогон, сохраняя неподвижность, казалось, стала еще внимательнее смотреть на яйцо. Джорон обнаружил, что затаил дыхание.
Тук.
Тук.
Тук.
Непрерывные ритмичные звуки – словно песок сыпался в песочных часах, пока наконец верхушка яйца не отвалилась, птенец внутри яростно завопил, во все стороны полетели осколки, и он поднял голову.
Такую маленькую.
Такую невероятно уродливую.
И одновременно чудесную.
Огромные глаза еще не открылись, но уже сияли из-под закрытых век. Острый клюв, такой же, как у Ветрогона, только в миниатюре, с маленьким рогом, чтобы разбивать скорлупу. Розовая кожа, покрытая редкими будущими перьями, черными и влажными от жидкости яйца. Открылся один глаз, яркий и блестящий, в точности как у матери, следом – другой. Малышка оглядела каюту, оценивая все вокруг, и маленькие крылышки затрепетали без особого толку. Взгляд нашел Ветрогона, птенец что-то в ней узнал и издал тихий звук, похожий на «аа-рарр». Ветрогон ответила тем же, и птенец попытался выбраться из яйца при помощи когтекрыльев.
Она упала на спину, маленькие ноги с коготками бессмысленно болтались в воздухе, она чирикала и верещала, но сумела встать. Однако не остановилась, выбралась сначала из яйца, затем из гнезда, снова упала и попыталась подняться. Когда ей это наконец удалось, она присела рядом с Ветрогоном, и у Джорона сложилось впечатление, что она чем-то недовольна. Ветрогон покопалась в своих одеяниях, вытащила какую-то еду и бросила в открытый клювик птенчика.
– Она чудесная, – проговорил Джорон.
Он с удивлением изучал существо, которое было размером с ребенка Фарис, но уже умело гораздо больше.
– Да, да, – нежно проворковала Ветрогон, – чудесная.