Что-то таилось в глубине ее подсознания, что-то очень важное. Да, теперь она вспомнила: сегодня ее двадцать первый день рождения. Сегодня она обретет статус взрослого человека.
Храп прекратился, раздался глубокий вздох и стон. Затем кровать скрипнула, и снова послышался храп. Это ее лучшая подруга, Джина, крупная девушка с пышной грудью.
Мадлен потянулась за часами и попыталась разглядеть циферблат в тусклом утреннем свете, пробивающемся с улицы. Половина седьмого. Ей с Джиной было нелегко, их биологические часы совершенно не совпадали. Джина относилась к разряду тех людей, которые могут спать сутками напролет, причем неважно где, когда и как, а Мадлен, несмотря на свинцовую усталость, засыпала с трудом. В ее голове непрестанно бродили мысли. Как бы она хотела оставаться ко всему равнодушной, как Джина, — такого спокойного человека еще поискать! Ничто ее не трогало, ее совесть словно закована в ледяной панцирь, ей не знакомы такие понятия, как «вина», «позор», «ответственность», «обязательство». Порой Мадлен пыталась заставить подругу позвонить родителям в Ки-Уэст, но все заканчивалось тем, что она просила свою соседку миссис Вудс заглянуть к родителям Джины и сообщить, что та жива-здорова, хотя и без копейки в кармане. Не могли бы родители выслать немного денег? Потертый рюкзак, двое трусов, пара джинсов, шорты, сарафан, две футболки, да еще у каждой по расческе — вот и все, с чем они приехали на побережье Мексиканского залива. Мадлен последние несколько месяцев работала по ночам в «Неряхе Джо» и носила на поясе под платьем пять сотен долларов, заработанных кровью и потом. У Джины деньги быстро закончились, и она стала по часу в день попрошайничать на улицах. До такого бы Мадлен опуститься не смогла. Никогда, ни за что на свете!
Мадлен громко вздохнула, лежа в полутемной комнате. Ей очень хотелось отметить эту дату с кем-то из близких. Она уже год не была в Бате, не видела ни маму, ни Микаэлу. Это было слишком тяжело, слишком странно: Малышка ее даже не узнает, а маму, похоже, вполне устраивает такое положение дел. В итоге за четыре года она побывала в Бате лишь три раза. И каждый раз возвращалась расстроенная.
По поводу ее дня рождения там состоялся бы, вне всякого сомнения, шумный праздник Отец и Элизабет только что поженились и переехали в модную квартиру в Найтсбридже. Они непременно устроили бы вечеринку, Элизабет обожает подобные развлечения. Она бы заказала громадный торт с двадцатью одной свечкой и осыпала Мадлен деньгами и подарками.
Солнце уже пекло вовсю, но на мощеных улочках стояла тишина, нарушаемая только пронзительными криками продавца хлеба из крошечного белого фургончика. Заспанные женщины в домашних халатах открывали двери и протягивали деньги, получая взамен горячий хлеб и пакетики со сладкими кексами. Мадлен догнала фургон, когда тот уже свернул за угол, и протянула мужчине горсть мелких монет. Он дал ей две огромные лепешки. Мужчина был красив, как красивы обычно мексиканские индейцы, но небрит, а под ногтями грязь.
— Ноу es mi cumpleanos,[24] — подчиняясь неожиданному порыву, призналась она.
— Que edacî tienes, nina?[25] — засмеялся он.
— Veinti uno,[26] — гордо заявила она, точно не зная, празднуют ли в этой стране совершеннолетие в двадцать один.
— Enhorabuena.[27] — Он театрально поклонился до земли и протянул ей кекс.
Мужчина скользнул глазами по ее длинным голым ногам. На секунду ей показалось, что он пригласит ее в свой фургончик. Легла бы она на этот хрустящий, вкусно пахнущий хлеб? Позволила бы ему заняться с ней любовью? Одна только мысль об этом, пусть и мимолетная, шокировала ее. Прошло уже много лет с тех пор, как ее укладывали в постель, но как еще ознаменовать свое взросление? Нет, только не с незнакомцем. Это епархия Джины.
Мадлен взяла кекс, оторвала липкую бумажку и с удовольствием съела его, пока шла по узким аллеям, пытаясь припомнить дорогу к площади. В телефонной будке воняло пивом и сигаретами, на полу стояла наполовину пустая бутылка из-под вина. Она недовольно поджала губы: только туристы способны на такое. Чертовы иностранцы!
Мадлен оставила дверь распахнутой и стала набирать мамин номер телефона. Она долго слушала длинные гудки. Трубку никто не брал. Который в Бате час? Наконец включился автоответчик, и она услышала голос Невилла: «Это автоответчик Росарии Фрэнк. С ней невозможно связаться по этому номеру, но, пожалуйста, перезвоните…»
Что? Телефон Невилла! Неужели мама переехала к нему? Отец совсем недавно женился на Элизабет, но кто знает — может, на него снизошло озарение (или Элизабет его бросила) и он снова сошелся с мамой? Сердце Мадлен екнуло. Какой отличный подарок на день рождения! Она тут же набрала номер отца.
В трубке что-то щелкнуло.
— Невилл! — закричала она, — Невилл!
— Мадлен! — откликнулся он. — Слава богу, ты позвонила.
— Вы волновались обо мне? — ошеломленно спросила она.
— Нет, дорогая, но ты, честно говоря, могла бы звонить чаще. У меня плохие Новости.
Мадлен почувствовала, как по спине пробежал противный холодок, руки и ноги онемели.
— Что? Какие новосги?
— Послушай, ты должна приехать. У тебя есть деньги? Ты где? Я закажу тебе билет, если у тебя нет денег.
— Что, черт возьми, происходит? — Повисла пауза, и Мадлен спросила: — Ты меня слышишь?
— Я тебя прекрасно слышу. Знаешь, твою маму… поместили в клинику для душевнобольных. Недель пять назад. Когда ты в последний раз звонила, я еще об этом не знал. А потом не мог с тобой связаться. Микаэлу… удочерили приемные родители. Не волнуйся, только не волнуйся, они прекрасные люди.
— Невилл, — закричала она, — что все это значит? Что значит «в клинику для душевнобольных»?
— Понимаешь… она в психиатрической лечебнице. У нее случился нервный срыв.
Господи! Время шло, а в воображении Мадлен одна за другой разыгрывались ужасные сцены. Нет, всему должно найтись самое простое объяснение. Может, мама занималась магией и на нее донесли в полицию? Решили, что она спятила. Никто в Англии ничего не понимал в сантерии. Вероятно, случилось нечто подобное.
— Боже мой! Бедная мама… Ты должен забрать Микки.
— С ней все отлично. Она в надежных руках. Меня больше заботит твоя мать.
— Да, но забери Микаэлу. Не оставляй ее в чужой семье.
— С ней все в порядке. Кстати, дорогая, твоя дочь — это твоя забота.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мадлен! Давай приезжай, да пошевеливайся. У меня выставка в Токио.
— Уже еду! Забери ребенка. Нельзя оставлять Микки в приемной семье.
— Мадлен! — заорал отец в ответ. — Послезавтра я должен быть в Токио. У меня, черт возьми, открытие выставки! Я забронирую для тебя билет. Где ты находишься?
— В Мексике. — Слезы застилали ей глаза. — Успокойся и расскажи мне, что произошло с мамой. Невилл?
— Да, я слышу. По-видимому, это началось уже давно. Один из соседей сообщил в социальную службу… Росария закрасила все окна черной краской, а потом вынесла мебель и стала жечь ее в гараже. В саду на деревьях она развесила тушки кур и других животных. Разговаривала сама с собой. Она по нескольку недель не выходила из дому. Одному богу известно, что там происходило.
Мадлен замерла. Это совершенно не похоже на маму! Новость ее напугала.
— А ты? — воскликнула она. — Ты же обещал, что не оставишь их. Ты говорил, что каждую неделю ездишь к ним. Тебе на них плевать, да?
— Придержи язык, Мадлен. А ты сама? Ты прохлаждаешься в художественном колледже, а в свободное время болтаешься по Мексике. Почему бы тебе не взять ответственность на себя? В конце концов, Росария — твоя мать, а ты больше не ребенок!
— Не ребенок, — угрюмо согласилась Мадлен. — С сегодняшнего дня.
— Разве я не прав?
— Именно поэтому я и звоню.
— Что ты имеешь в виду?
— Сегодня у меня день рождения.
— О черт! — выругался Невилл, — Не может быть!
— А-а, наплевать!
— Что ж, с днем рождения! Что туг еще скажешь? Так как насчет билета, крошка? Где именно в Мексике ты находишься?