Первое, что они услышали, когда открыли дверь, — раскатистый храп, прерываемый фырканьем и хрюканьем, от которого чуть ли не дрожал потолок.
— Он спит, — вздохнула Элизабет. — Это уже не первая бутылка за сегодня.
— Ты удивлена? — кисло поинтересовалась Мадлен.
— По правде сказать, я считаю, что тебе лучше уехать прямо сейчас. Движение на дорогах просто ужасное. К тому же он, когда проснется, будет не в настроении. Подумай над тем, что я тебе сказала. Ты его дочь.
Мадлен остановилась и посмотрела на отца, который крепко спал в кресле. Рот у него был приоткрыт, и, наверное, поэтому, несмотря на крупное тело, Нсвилл казался маленьким и несчастным, как та женщина, которую он бросил двадцать лет назад. И неважно, насколько он стал богаче, чего достиг, на какую блистательную женщину променял ее мать — свою жизнь он закончит таким же одиноким и покинутым, как и Росария. «Чему быть, того не миновать», — подумала Мадлен, криво усмехнувшись.
Словно в лучах яркого света она увидела себя, создание этих двоих, увидела неумолимо приближающуюся старость и одиночество. Казалось, она не способна удержать любовь: та просачивалась у нее между пальцами или она сама ее отдавала. Что-то еще грызло ее…
Впервые она подумала о мальчике.
Саша
Глава тринадцатая
Росария стояла у алтаря спиной к двери. На ней было шелковое платье изумрудного цвета, которое когда-то давно купил Невилл. Платье до сих пор прекрасно сидело на ее стройной фигуре. Ни возраст, ни болезнь никак не отразились на красоте ее ног, облаченных в черные чулки. Но туфель на ногах не было. Вопреки обыкновению, мать распустила волосы — все еще густые, доходящие почти до бедер. Росария вернула волосам первоначальный цвет — цвет воронова крыла, и теперь со спины ее легко можно было принять за молодую женщину.
Мадлен стояла в дверном проеме и молча наблюдала за матерью. Дары, приготовленные орише Бабалу-Айе, располагались перед ней на алтаре: стакан кокосового молока, чашка с жареной кукурузой, ломоть хлеба, погруженный в оливковое масло. (Невилл, чувствуя свою вину, проявлял невероятную щедрость, поэтому мама имела все, что ни пожелает.) Крошечный флакон с прахом африканского предка стоял на плоском камне, а маленькая безволосая кукла, покрытая чем-то, напоминающим запекшуюся кровь (чью, интересно?), стояла, прислоненная к статуе божка.
Бабалу-Айе редко поклонялись в дневное время — он не выносил дневного света, но, тем не менее, мать потревожила оришу в четыре часа дня. Какое заклинание она готовит? Нельзя назвать простым совпадением тот факт, что ориша Росарии был повелителем инфекций, властвовал над оспой и всеми кожными заболеваниями. Появление ВИЧ на планете приписывали гневу именно Бабалу-Айе. Он же мог вызвать рак, паралич, сифилис и проказу. А его сексуальную силу трудно даже описать: он был необычайно популярен среди любовников, которые ищут колдовское зелье, чтобы достичь высот удовольствия и страсти. И среди влюбленных, которые боятся потерять свою вторую половинку.
Мадлен размышляла над тем, стоит ли прерывать обряд. Санитарки и нянечки уже явно привыкли к маминым причудам, поэтому оставили ее в покое. В противном случае, Мадлен была уверена, мать бы не занималась тем, что делает сейчас. Росария повернула голову в ее сторону и бросила на дочь такой ледяной взгляд, что та поневоле вздрогнула. Она явно помешала таинству.
— Хорошо, что ты приехала, Магдалена. Мне нужно выкурить сигару.
Мать взяла с алтаря еще не распакованную сигару. Невилл, точнее, его адвокат Рональд Трэпп, каждый месяц доставлял в Сеттон-холл коробку кубинских сигар. Невилл отлично помнил, какое удовольствие доставляет его бывшей жене-кубинке хорошая сигара. Но он, очевидно, забыл, что сигары — неотъемлемая часть обрядов Росарии.
— Выведи меня на улицу, Магдалена. Быстро!
Погода стояла отличная, только ветреная, поэтому Мадлен полезла в шкаф за курткой и парой подходящих туфель. Потом помогла матери обуться.
— Отлично, пойдем вниз, распишемся, что мы уехали, — сказала она. — У тебя есть спички?
— Не говори глупостей, — усмехнулась Росария. — Неужели ты думаешь, что мне могут дать спички? От этого места уже давно осталось бы одно пепелище.
Они часто так шутили, поэтому понимающе засмеялись.
Сделав отметку об уходе, мать и дочь пошли на лужайку. Поскольку погода позволяла, тем пациентам, к которым приехали посетители, чай додали прямо на открытом воздухе. Повсюду виднелись голубые плетеные столики, накрытые белыми крахмальными скатертями. Мадлен усадила Росарию за столик под дубом и пошла заказать крепкого кофе, очень крепкого, и попросить зажигалку.
— Ты принесла выпить? — шепотом спросила Росария, когда дочь вернулась.
Мадлен полезла в сумочку и, достав бутылку, украдкой плеснула в пластиковый стакан хорошую порцию рома. Росария наконец закурила сигару, и воцарился покой. Когда мать курила, она витала где-то на седьмом небе. Она, прикрыв глаза, со знанием дела выпускала дым, наслаждаясь хорошей кубинской сигарой.
— Мама, где брошь?
Росария вынула сигару изо рта. Несмотря на лекарства, она соображала довольно быстро.
— Какая брошь?
— Та, которую ты вытащила из моей сумочки.
Росария продолжила курить, выпуская кольца дыма.
— Ты потеряла свои стекляшки, чикитила?[29] — спросила она, усмехнувшись собственному чувству юмора.
— Это не смешно. — Мадлен нагнулась к матери. — Ты занимаешься запрещенными делами? Или ты попросила Педроте помочь тебе? Попросила, мама?
Росария сердито посмотрела на дочь.
— Мне больше не нужна помощь Педроте.
«Так я и думала», — вздрогнула Мадлен. Ее совсем не понравилось то, что она услышала. Если бы она продолжала верить в колдовские приемы сантерии — а она в них больше не верит, — она бы непременно решила, что мама налагает проклятия. К познаниям Росарии в сантерии добавьте скрытые психические способности, затем еще душевное нездоровье — смесь получится взрывоопасная. Она могла представлять угрозу для всех и каждого. К тому же с кем могла Мадлен поделиться своими опасениями? Никто бы ей не поверил, разве что Невилл. В конце концов, именно колдовские таланты Росарии приворожили отца.
— Мама, — решительно начала Мадлен, — ты помнишь, как когда-то давно учила меня сантерии? Ты всегда говорила, что насылать проклятья и желать людям зла — удел колдунов, а не настоящих сантер.
— Корректо, ми нинья.[30]
— Бабалу-Айе не понравится то, чем ты занимаешься. Ты будешь лишена силы, которую он тебе даровал. Он может наслать на тебя ужасную болезнь.
Росария сидела с закрытыми глазами.
— Именно он и руководит мною, — отрезала она.
— Разве ты забыла, что я чуть не умерла от «дурного глаза»? Ты же не станешь так поступать с другими людьми, верно, мама?
— Я обязана защитить своих детей, Магдалена. Я использую всю свою силу и уничтожу любого, кто попытается причинить им вред или забрать их у меня. — Она пожала плечами и принялась рассматривать сигару, которую держала в руке. Потом пристально взглянула на дочь. — Любая мать поступила бы точно так же. Разве нет?
Господи боже! Мадлен достала из сумки бутылку рома и сделала большой глоток из горлышка, не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны. Крепкий ром обжег горло.
— Твоих детей? — прошептала она. — И сколько же у тебя детей, мама?
— Двое, Магдалена. Но ты и сама это знаешь. У меня двое детей.
Мадлен не сводила с матери изумленных глаз. Внезапно Росария встала и швырнула сигару на землю.
— Второй ребенок! — закричала она, глядя на Мадлен безумными глазами. — Ты, гадкая девчонка, что ты наделала? Что стало с ней?
— Ну-ну, Мадлен, я же предупреждал вас, что это не очень хорошая идея, — сказал Реджис Форбуш, неловко похлопывая ее по плечу. — Постарайтесь успокоиться.
Он выхватил из коробки на столе пачку бумажных салфеток и сунул их в руку Мадлен.