- Эка ты, Юрий Данилыч, о чём помянул!. - удивился боярин и покачал головой: - Твоя забава, моя забота! Да, ить дело-то прошлое! Нам с тобой ныне рука об руку биться, а ты обиды пестуешь! Не ладно то, княжич!
- Ладить-то после будем! - пригрозил Юрий.
Он резко дёрнул узду, вздыбил коня и, развернувшись, помчался прочь.
Юрий видел, как от рязанцев с прибрежного холма уже не чинным строем, а вразброд сбегали, видать, последние остатки пешцев. Он рассчитал, что со своими конными войдёт им в спину как раз тогда, когда они вломятся в поди уж шаткую, обессиленную стену москвичей. С двух стороц они враз искрошат рязанцев, сколько б их ни было, а коли Константин кинет наконец свою конницу, так будет время, чтобы успеть развернуться и принять её в лоб.
На скаку он просунул руку в ремённую петлю паворзня[49], накрепко стянул петлю на стальных наручах[50], потянул из поножен длинный тяжкий меч. Сердце, так долго томившееся в груди ожиданием подвига, как ледяной водой из ушата окатило знобким холодом:
«Верно ли делаю? Верно ли?»
Но не было уже в сердце места сомнениям, и сердце, в жуткой гибельной радости трепыхнувшись в груди, будто ответило:
«Верно!»
- Бей! Бей! - неожиданно сорвавшимся на петушиный крик голосом закричал Юрий и, лишь краем глаза ухватив, как всполошились от его крика дружинники, не оглядываясь, не придерживая коня, полетел вперёд.
А сзади его уже нагонял и точно подхлёстывал ответный злой и радостный крик застоявшихся дружинников, успевших за это долгое морозное утро накопить в душах обиду и ярость на упрямых рязанцев, не схотевших добром отдать москвичам свои земли.
Да ведь и не важно, на что обидеться, драться-то меж собой мы можем и безо всякой обиды. Хотя и обиды в русской душе всегда с избытком. Так что главное, было бы кому первому прокричать: «Бе-е-е-е-е-й!»
Юрьевы боярчата, да и прочие дружинники, оказавшись позади, изо всех сил нахлёстывали лошадей, чтобы догнать княжича. Впрочем, и Юрий, разумеется, не настолько был безрассуден, чтобы в одиночку врезаться в тыл рязанцам. Когда огромная, более чем в тысячу лошадей Юрьева дружина тронулась за своим вожаком, вытянувшись в дугу, он придержал коня, дождался, когда рядом с ним оказались окольные: Федька Мина, Андрюха Конобей, Редегин, Гуслень, Аминь - словом, его верная сотня.
Взлетели на пригорок, пошли на рысях в обход побоища. Издали все увиделось, как и предполагалось. Поле, точно огромное выжженное кострище, курилось жарким паром и кровью, снег был тёмен от павших, рязанцы давили, жалкая, выбитая узкая и неровная линия москвичей, оставшихся от Большого полка, в последнем отчаянном усилии держалась под самым взгорком.
- Выручай! - крикнул Юрий, и верное слово разнеслось от конного к конному.
- Выручай!!! - взметнулось над полем.
Ещё какое-то время понадобилось, чтобы плотной дугой охватить рязанцев, и уж наверняка на победу двинулась Юрьева рать на растерявшихся рязанских пешцев, которые спешно пытались оборотить копья. Да ведь видом летящей помощи ободрились и москвичи. Они уж не чаяли не то чтобы устоять, а и выжить, а тут, будто глас Небесный раздался: выручай!
- Выручай, братки! - откликнулись москвичи и с новой, непонятно откуда взявшейся силой кинулись в топоры.
Беспощадно, неукротимо упало кованое железо конников на головы пешцев. Лошади, визжа от боли, махом стоптали, взрезали строй рязанцев, всё-таки успевших выставить встречь двойной гребень копий.
И началась мясорубка.
Но вот здесь-то и случилось непредвиденное. По мере того как конные достаточно скоро продвинулись вперёд, за своей спиной они оставили большую часть рязанцев вовсе невредимыми, а первые из москвичей уже ворвались в самую гущу и толчею свирепой, безоглядной резни.
Среди сотен тел своих и чужих, что бились на тесном пространстве, всадники потеряли своё преимущество, более того, они стали беззащитными перед ударами, которые доставали их снизу. А сами-то они не знали, на кого и меч опустить, потому как пока наедешь на рязанца, нацелишься на него да пока меч уронишь, глядишь, на месте того рязанца уже москвич стоит, рот раззявил:
- Не бей!
Так ведь меч или паче того увесистый кистень с литым железным ядром, прикованным короткой цепью к железному же держаку, - не пёрышко, поди, и не отворотишь удар. В следующий раз и задумаешься - бить или не бить? А в бою-то как? Коли задумался, так, считай, сам на вражье копьё накололся…
Вот Юрий со своей сотней как раз и оказался в самом коловороте бьющих, бессловесно ревущих, копошащихся подлогами коней человеческих тел.
49