Вот же дрянь, думает Скарпетта. Значит, вот как теперь у нас будет. И к чертям разговор в библиотеке. Какая уж тут открытость и честность.
Доктор Маркус оглядывает сидящих за столом.
– Белая женщина двадцати лет на седьмой неделе беременности. Бойфренд бьет ее ногой в живот. Она вызывает полицию и едет в больницу. Через несколько часов у нее случается выкидыш. Полиция извещает меня. Что мне делать?
Никто не отвечает. Все молчат. Люди явно не привыкли к таким мыслительным разминкам и просто смотрят на него в недоумении.
– Ну же, ну, – с улыбочкой говорит он. – Представим, мне только что позвонили. Доктор Рейми?
– Сэр? – Несчастная женщина снова краснеет.
– Смелее, доктор Рейми. Подскажите, что я должен делать?
– Рассматривать ситуацию как случай срочного хирургического вмешательства? – наугад предлагает она, словно некая враждебная инопланетная сила высосала из нее все долгие годы специальной медицинской подготовки, а заодно и интеллект вообще.
– Кто-нибудь еще? Доктор Скарпетта? – Доктор Маркус говорит медленно, осторожно, чтобы не назвать ее по имени. – Приходилось сталкиваться с чем-то подобным?
– К сожалению, да.
– Расскажите нам, – вежливо предлагает он. – В чем здесь проблема?
– Прежде всего нужно понимать, что бить беременную женщину – преступление, я бы назвала смерть плода умышленным убийством.
– Интересно. – Доктор Маркус обводит взглядом сидящих за столом и снова нацеливается на нее. – Итак, вы написали бы в отчете, что речь идет об умышленном убийстве. Не слишком ли смелое заявление? Определять умысел – задача полиции, а не наша, не так ли?
Сукин сын, думает Скарпетта, еще язвит.
– Наши обязанности определены законом и состоят в определении причины смерти. Если помните, в конце девяностых формулировку закона изменили после того, как один мужчина выстрелил женщине в живот и она осталась в живых, но ребенок умер. В предложенном сценарии, доктор Маркус, вам придется исследовать плод. Проводите вскрытие, оформляйте все по правилам, с присвоением номера дела. В свидетельстве о смерти с желтой каймой, в графе «причина смерти», сделайте запись такого содержания: внутриматочная смерть плода вследствие физического насилия в отношении матери. Желтым свидетельством пользоваться нужно потому, что плод не родился живым. Копию сохраните, потому что через год таких свидетельств уже не будет.
– А что мы делаем с плодом? – уже без улыбки спрашивает доктор Маркус.
– Это решает семья.
– Плод не достигает и десяти сантиметров. Фактически и хоронить нечего.
– Сохраните его в формалине. Передайте семье. Окончательное решение за родственниками.
– И назовите это убийством, – холодно добавляет он.
– Новая формулировка закона, – напоминает Скарпетта. – В Виргинии нападение с целью убийства членов семьи, родившихся или нет, считается преступлением, караемым смертной казнью. Если нельзя доказать умысел, обвинение формулируется как злоумышленное нанесение ран матери. Наказание по этой статье то же, что за убийство. Дальше оно уже может быть квалифицировано как непредумышленное убийство и так далее. Важно то, что умысел здесь не главное. Плод даже не обязательно должен быть жизнеспособным. Важно, что имело место насильственное преступление.
– Замечания? – обращается к подчиненным доктор Маркус. – Вопросы?
Все молчат. Даже Филдинг.
– Тогда разберем еще один пример, – с натянутой улыбкой говорит доктор Маркус.
«Давай, – думает Скарпетта. – Валяй, ненасытный ублюдок».
– Молодой мужчина в хосписе умирает от СПИДа. Просит доктора отключить систему жизнеобеспечения. Если доктор выполнит просьбу и пациент умрет, как мы квалифицируем случившееся? Будет ли это умышленное убийство? Что скажет наш эксперт? Врач совершил убийство?
– Если только врач не выстрелил пациенту в голову, речь может идти исключительно о смерти вследствие естественных причин.
– Ага. То есть вы защищаете эвтаназию.
– Согласие, основанное на полученной информации, – понятие туманное. – Кей вовсе не собирается отвечать на смехотворное обвинение. – У пациента нередко бывает депрессия, а в состоянии депрессии люди не способны принять решение, основанное на полученной информации. В общем-то это вопрос социальный.
– Позвольте пояснить, что именно вы имеете в виду.
– Пожалуйста.
– Пациент в хосписе говорит: «Думаю, я хотел бы сегодня умереть». Как должен поступить врач? Помочь ему?
– Дело в том, что пациент в хосписе уже имеет такую возможность. Он в состоянии это решить, в хосписе дают морфий, и больной может попросить побольше, уснуть и умереть от передозировки. Он может носить браслет с надписью «Не оживлять». Итак, он умирает, и скорее всего никакие последствия никому не грозят.
– Но должны ли мы им заниматься? – требует ответа доктор Маркус, и лицо его уже белое от злости.
– Люди оказываются в хосписах, потому что хотят контролировать боль и умереть в мире и покое, – говорит она. – Люди, которые принимают осознанное решение носить браслет, хотят, по сути, того же. Передозировка морфия, отключение системы жизнеобеспечения, ношение браслета – все это не наши вопросы. Если вам предложат заниматься таким случаем, доктор Маркус, надеюсь, вы от него откажетесь.
– Вопросы? – сухо спрашивает доктор Маркус, собирая в стопку бумаги и собираясь уходить.
– У меня, – подает голос Марино. – Не пробовали составлять вопросы для «Своей игры»?
Глава 5
Бентон Уэсли прохаживается от окна к окну в своем большом городском доме в Аспене. Сигнал то появляется, то исчезает, и голос Марино то доносится ясно, то пропадает.
– Что? Извини, я не расслышал. Повтори, пожалуйста. – Бентон отступает на три шага и замирает.
– Я сказал, это еще далеко не все. Ситуация куда хуже, чем ты думал. Можно подумать, он только для того ее и позвал, чтобы взгреть на глазах у всех. Или хотя бы попытаться. Подчеркиваю, попытаться.
Бентон смотрит на снег, улегшийся в развилках тополей и скопившийся на коротких иголках черных елей. Утро солнечное и ясное, впервые за несколько дней, и сороки резво перескакивают с ветки на ветку, слетают суетливо на землю и отряхиваются от снежинок. Наблюдая за длиннохвостыми пичугами и их акробатикой, Бентон пытается вычислить причину их столь бурной активности, как будто это имеет какое-то значение.
– Пытается, да. Пытается. – Бентон улыбается, представляя, что за этим кроется. – Но ты должен усвоить, что он пригласил ее не потому, что сам так решил. Ему приказали. За его спиной шеф департамента здравоохранения.
– А ты откуда знаешь?
– Достаточно было одного звонка после того, как она сказала, что едет.
– Плохо, что с Aспe… – Связь прерывается.
Бентон переходит к другому окну. В камине за спиной у него потрескивают дрова и прыгает пламя. Он смотрит через стекло на кирпичный дом с открытой дверью, что стоит на другой стороне улицы. Из дома выходят одетые для прогулки мужчина и мальчик. Их дыхание поднимается белыми облачками замерзшего пара.
– Теперь она все понимает, – говорит Бентон. – Понимает, что ее используют. – Он достаточно хорошо знает Кей, чтобы с относительной уверенностью предсказать дальнейший ход событий. – Она понимает, что там политика. К сожалению, дело не только в политике. Ты меня слышишь?
Мужчина и мальчик берут лыжи и палки. На ногах у них лыжные ботинки. Бентону прогулки сегодня не видать – нет времени.
– Ха. – В последнее время Марино часто употребляет это междометие, и Бентону это уже начинает надоедать.
– Ты меня слышишь?
– Да, теперь слышу. – Марино возвращается, и Бентон догадывается, что он тоже не стоит на месте, а ходит, ловя лучший сигнал. – Старается все на нее свалить, как будто только для того и пригласил. Больше сказать нечего. Вот узнаю побольше… Я имею в виду, о девочке.
Бентон знает о Джилли Полссон. Ее загадочная смерть еще не стала темой общенациональных новостей, но кое-что уже есть в Интернете, и к тому же у Бентона имеются свои возможности для получения конфиденциальной информации. Джилли Полссон используют, и если тебя хотят использовать некоторые люди, быть живым вовсе не обязательно.