— Хорошо. Продолжай работать. Твой труд будет вознагражден, как мы и договорились. Надо действовать как можно более скрытно.
— Скрытность — это моя профессия и мой талант.
В душу Ногаре закралось сомнение, и он спросил:
— Что ты думаешь о нашем деле?
— Я думаю так, как вы мне платите. Значит, ваше дело — благородное.
Замок Ларне, Перш,
июль 1304 года
Заканчивался шестой час[80], когда граф Артюс д’Отон спешился во внутреннем дворе замка Ларне. Он тут же подумал об Аньес, о детстве незаконнорожденной девочки, прошедшем в этих стенах.
При других обстоятельствах суматоха, вызванная его приездом, безусловно, развлекла бы графа. Однако несколько дней, незаметно пролетевших после встречи с дамой де Суарси, держали графа в таком напряжении, что его настроение постоянно менялось. Полчаса вынужденного ожидания, разумеется, не улучшили его настроение.
К нему устремилась какая-то матрона, обмахивавшая себя фартуком, что выдавало ее растерянность.
— Монсеньор… монсеньор… — бормотала она, бросаясь на колени прямо перед ним. — Моего хозяина нет дома… Боже мой… — причитала она, словно наступил конец света.
Артюс знал об этом. В конце каждого месяца торговые дела Эда призывали его в Париж. Впрочем, именно это обстоятельство и подтолкнуло графа преодолеть пятнадцать лье, отделявших Отон от замка барона.
— Мадам его супруга больна?
Женщина почувствовала упрек и пустилась в объяснения.
— Нет, нет уж, никак нет, она в добром здравии, хотя срок родов приближается, слава богу. Ей сообщили о вашем приезде, и она готовится достойно принять вас… Она дремала… Но я старая дура, трещу без умолку… Следуйте за мной, монсеньор, прошу вас. Моя дама скоро к вам выйдет.
Артюс подумал, что очаровательная гусыня, обычное молчание которой скрывало полное отсутствие ума, вероятно, рвет на себе волосы в своей спальне, проклиная отсутствие мужа, спрашивая себя, что она должна делать — говорить, молчать, уклоняться, предлагать, чтобы не навлечь на себя гнев Эда после его возвращения?
Наконец появилась Аполлина де Ларне, окруженная тяжелым облаком чесночного запаха. Увидев Аполлину, Артюс растерялся, ведь он ничего не знал о ее беременности. Она принадлежала к числу тех женщин, которых ожидание появления на свет ребенка не красило. Ее обычно смазливое лицо подурнело, превратившись в сероватую маску, а под глазами образовались огромные синяки. Он протянул руку, чтобы избавить ее от необходимости делать реверанс, и сказал как настоящий лжец:
— Мадам, вы очаровательны.
— Просто вы добрый человек, мсье, — возразила Аполлина, и это доказывало, что ее не обманула его лесть. — Мой супруг…
— …отсутствует, меня уже об этом известили. Очень жаль.
— Вам необходимо с ним срочно поговорить?
— Срочно — это слишком сильно сказано. Скажем, мне хотелось бы вовлечь его в один проект, разработанный мною.
В Аполлине что-то изменилось. Теперь казалось, что бесконечная грусть переполняла хорошенькую безмозглую простушку, какой он ее всегда знал.
— Эд… Мой муж так занят делами, что я вижу его только раз в месяц.
— Добыча минералов требует к себе большого внимания.
Аполлина посмотрела на графа, и ему показалось, что она с трудом сдерживает слезы. Тем не менее она ответила:
— Да, он тоже так говорит…
Потом, взяв себя в руки, она продолжила:
— Но я манкирую своими обязанностями… Вероятно, жара сильно докучала вам в пути. Чарка сидра утолит вашу жажду.
— С удовольствием.
Аполлина отдала распоряжения. Граф устроился на одной из скамей, стоявших около большого стола. Она села напротив, на довольно большом расстоянии, так ей мешал выпирающий живот. Последовало гнетущее молчание. Наконец граф прервал его:
— Знаете, я недавно встречался с вашей сестрой по мужу, мадам де Суарси.
Серое лицо женщины просветлело при упоминании этого имени:
— Аньес… Как она поживает?
— Мне показалось, что очень хорошо.
— А Матильда? Я не видела ее лет пять.
— Теперь это очаровательная и очень хорошенькая барышня.
— Вся в мать. Мадам Аньес всегда была прелестной. Я так жалела, что она не приняла предложение моего супруга и не поселилась вместе с дочерью в замке. Жизнь в Суарси такая ненадежная, такая трудная для вдовы, не созданной для сельских работ. Мы стали бы сестрами, и у меня появилась бы подруга, самая лучшая подруга. Она такая жизнерадостная, такая добрая.