— Вы же ходите по земле, хотя убили его.
То, как они все выпучили глаза и разинули рты, было даже смешно, словно с ними заговорила скала, возле которой они стояли, или труп каторжника.
Но ведь, возможно, так оно и было: по воле Великого Эму Джамбала стал голосом погибшего Фредерика Джонса.
— Он убил Джонса, — наконец медленно проговорил сержант, всё ещё сжимая в руке револьвер мистера Шекли, и Джамбала внезапно понял, как же ему повезло, что это оружие перекочевало к сержанту.
Потому что взгляд мистера Шекли был взглядом разъярённого хищника. Он-то сразу сообразил, что имел в виду следопыт.
Джамбала покачал головой и объяснил сержанту, как мог:
— Он убил профа и теперь убил Джонса. Потому что тот был свидетелем.
— Да что ты такое порешь, гадёныш черномазый! — закричал мистер Шекли, угрожающе надвигаясь на Джамбалу, но сержант быстро отпихнул его в сторону, всё ещё сжимая в руке револьвер, и снял с пояса наручники, перебросив их Сэму со словами:
— А ну-ка, надень их на него, Сэмми. Ричард Шекли, вы арестованы за убийство Фредерика Джонса… пока что, и вы имеете право хранить молчание, всё, что вы скажете, будет записано и может считаться свидетельством против вас в суде, — добавил он, а потом хмуро повернулся к Джамбале и сказал: — Если ты вдруг решил заговорить, как Валаамова ослица, сынок, то я хочу слышать всё от начала до конца. Все твои соображения.
Под его мрачным взглядом Джамбале захотелось поёжиться. Он покосился на Шекли, которого Сэм всей своей грузной тушей придавил к скале, надевая на него наручники, вздохнул и проговорил:
— Этот Фредерик Джонс вошёл в палатку, ближнюю к горам. Мистер Шекли уже был там с профом. Был там, а не прибежал позже. Они ссорились. То есть проф и мистер Шекли. У Джонса был нож. Он потребовал денег… возможно, еды или автомашину. Схватил профа как заложника. Мистер Шекли начал бороться с ним и одолевал. Он сильный. Так они боролись, а проф был между ними. Пока нож не оказался в руках у мистера Шекли.
— Да что за бред! — закричал Шекли, безуспешно пытаясь вывернуться из хватки Сэма.
— И тогда он этим ножом перерезал горло профу. Он понял, на кого можно свалить за это вину. Вбежала красивая миссис, начала стрелять в каторжника, тот был ранен, но выскочил и убежал, прямо сквозь стену палатки, — одним духом выпалил Джамбала. Подумал и добавил: — Мистеру Шекли надо было тогда же преследовать Джонса и убить его, но он не знал наших гор. И ему ещё надо было объяснить красивой миссис и всем, почему на нём кровь профа. Вот он и принялся таскать мертвеца туда-сюда. И успел спрятать бумажник, нож и статуэтку Великого Эму. Как будто всё это оказалось у каторжника. Как будто бы тот ограбил профа.
— Но зачем ему было всё это делать? — сдвинув брови, требовательно спросил сержант, и Шекли тут же подхватил:
— Вот именно! Зачем мне надо было это делать?!
— Вы спите с красивой миссис, а проф, наверно, это узнал, — исчерпывающе объяснил Джамбала, и над тропинкой повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь отдалённым плеском пробегающего по своему каменистому ложу ручья.
— И как же я должен доказывать твою версию, сынок? — наконец осведомился сержант ровным негромким голосом, но Джамбала чувствовал, что тот наконец-то ему поверил. Поверил! Он пожал плечами и ответил так же негромко:
— У Джонса, — он мотнул головой в сторону мертвеца, — нет никакого ножа. Но нож наверняка можно найти в лагере или в окрестностях, если хорошо поискать. А ещё можно найти бумажник профа… и статуэтку Великого Эму.
Он посмотрел в сторону притихшего Шекли. Тот плотно сжал губы, решив, очевидно, последовать заклинанию, которое только что произнёс сержант, — про то, что каждое слово может быть использовано против него в суде.
— Ясно, — после долгой паузы подытожил сержант, тоже поглядев на Шекли, и взялся за висевшую на поясе рацию. Очевидно, он хотел, чтобы сюда прибыли наконец армейские части, про которые он толковал в лагере. Но, прежде чем их вызвать, он ещё раз посмотрел на Джамбалу и как-то очень устало произнёс:
— Сынок, почему же ты не рассказал этого всего сразу, если подозревал о случившемся?
Джамбала глянул на него как на несмышлёныша и объяснил:
— Я не мог бы ничего доказать раньше. Я же просто чуял. Мне бы никто не поверил, пока этот, — он указал подбородком на Шекли, — не попытался убить ещё раз… Моё слово было бы против его слова. А Джонса всё равно надо было поймать — как беглого и как свидетеля. Но я виноват, — закончил он уже тише, упавшим голосом, низко опуская голову. — Я догадывался, что он попытается убить Джонса, что он для этого пошёл с нами, но я недосмотрел. Я виноват, — повторил он с тоской, — и Великий Эму не будет доволен мною.