— Очень хорошо понимаю. — Джинн уронил голову на грудь. — Даже слишком.
— Мерлин еще как-то сказал: «чудо — это то, обо что человеческая жизнь ломает ногу. Дело, конечно, не в чуде, а в ноге, но нога-то от этого не целее». Поэтому, Аршамур, я даже рад, что человеческое колдовство это адский труд. Это вовсе не проклятие, как некоторые думают, а спасение… Хотите, кстати, еще коньяку? У меня есть.
— Не откажусь. — Аршамур взъерошил волосы и покачал головой. — Черт… Как-то все… неожиданно. Ждешь, ждешь столетиями, а потом внезапно — раз!
— Ну, это как смерть. — Следователь достал из ящика стола еще одну тяжелую бутыль темного стекла и ловко отвернул пробку. — Не ждешь, не ждешь, а потом — бах! — и все закончилось.
— Так заказали бы себе бессмертие — делов-то…
— Ну вас. Бесммертие: это когда ждешь, ждешь, а оно все не заканчивается. А потом ка-а-а-ак закончится! И ненавидишь уже себя, и все равно трясешься над своей тушкой, трясешься… Ну, будем!
Они выпили. Аршамур аккуратно промокнул уголки губ салфеткой и сказал:
— Вы довольно просто рассуждаете, Фигаро, но, на удвивление, попадаете почти в десятку… Странно: я часто представлял себе момент своего освобождения: ликование, я сбрасываю с себя оковы и отрпавляюсь домой… А теперь, когда все случилось, единственное, чего мне хочется, это поиграть на бильярде в столичном клубе «Три лестницы». Наверное, я слишком долго таскался с Асадом. Слишком долго примерял на себя человеческую личину.
— Ну и играйте себе, кто вам мешает? Только вот в Столице жить дороговато.
— Я же, все-таки, джинн. — Аршамур рассмеялся. — Теперь я ничем не ограничен, и могу творить чудеса лично для себя… Но я не об этом. Вы подарили мне свободу и я хочу сделать вам подарок в ответ.
— Не надо.
— Надо, Фигаро, надо. Даже не спорьте. Я не могу помочь вам с вашей проблемой. С Демоном. Но я знаю, кто может.
Фигаро застыл со стаканом у рта.
— Я слушаю.
Джинн говорил минут десять. Все это время следователь внимательно слушал, не перебивая и даже, кажется, не дыша. Один только раз он схватил свой блокнот, открыл, но затем отбросил в сторону и, наконец, сказал:
— Вы уверены?
— Да, уверен. Я не могу сказать более точно — увы, но я уверен. Он может помочь, и он — именно там.
Следователь потер нос и улыбнулся.
— Это немного не то, на что я расчитывал… но так тоже ничего. Спасибо вам, Аршамур. Спасибо от души. И давайте, кстати, еще выпьем.
…Когда часы на ратуше проблили два часа дня, Фигаро, наконец, захлопнул последний чемодан, довольно выдохнул и кликнул покушать. Сейчас на его столе стояли три небольших горшочка: в первом изнывало под сливочным соусом мясо молодого сома, во втором сочилась прозрачной слезой подливы кроличья ножка, а в третьем…. о-о-о-о-о, третий горшочек открывал двери в золотое поднебесье, ибо там, под потемневшей от печного жара глинянной крышечкой и одеялом из свежайшей сметаны таились галушки с мясом — и какие! Такие делал лишь один человек в Десяти Мирах и Одинадцати Сферах — тетушка Марта, и тайну, что скрывал ее фарш, не смог бы постичь ни один алхимик: эти галушки крепко сидели на вилке, но, будучи чуть сдавленны вожделеющим нёбом, буквально взрывались ароматнейшим соком, вышвыривая сознание в безмысленность Нирваны.
Поэтому Фигаро молча сунул за воротник белоснежную накрахмаленную салфетку, приказал никого не впускать («…если городовой — по спине кочергой, а если Демон-Сублиматор, то вот вам бумажка — читаете, а потом вот из этой бутылочки брызгаете») и приступил к трапезе.
…Когда следователь уже влажно рассматривал предпоследнюю галушку, предвкушая послеобеденную сиесту, в дверь постучали.
— Ну я же просил… — начал было Фигаро, но Печать Мерлина на его пальце внезапно потеплела, а затем что-то хлопнуло, и в центре комнаты появился сам древний колдун.
Мерлин выглядил решительно: пушистая белая борода воинственно топорщилась, глаза колдуна сверкали; он то и дело сжимал кулаки и ехидно зыркал на Фигаро.
— Что, расслабляетесь? Одобряю! Отъедайтесь, Фигаро, отъедайтесь. Мы завтра выезжаем… Слушайте, а на кой черт вы достали все эти шубы? В Египте не так холодно, как вы думаете. Он, все же, южнее Тудыма.