Столица была близко.
Фигаро чувствовал, как в его вены медленно вливается тяжелый гудящий яд: хотелось куда-то бежать, что-то делать, писать жалобы, покупать подешевле, ругаться со складскими работниками и торговаться в аптеке за флакон снотворного. Это волнами накатывала на него аура огромного города, пронизанная эфирными искажениями, которые вырабатывало людское море. Столица потела страстями, разочарованиями, радостью, она воняла дымом сотен тысяч труб, она излучала в эфир свою постоянную нетерпеливую ноту, отдававшую рикошетом в каждый закоулок черепа, она меняла газовый состав воздуха алхимическими выбросами, которые, смешиваясь в причудливых сочетаниях, порождали облака, выпадавшие на жестяные крыши разъедающими металл дождями… одним словом, Столица жила в своем обычном ритме.
Колдунам в столице было тяжело, тяжелее, чем простым людям, которым нужно было привыкать только к грязному воздуху и шуму. Постоянная эфирная дрожь продуцируемая миллионами заклятий и зачарованных предметов действовала на всех по разному; у Фигаро, например, она вызывала состояние отчасти напоминающее морскую болезнь. Было лишь два способа заглушить мерзкое ощущение качки в голове: сон и алкоголь.
Следователь осушил стакан водки, закусил красной икрой, немалые запасы которой обнаружились в необъятном чемодане комиссара Пфуя, и опять уставился в окно. Поезд как раз поворачивал, по плавной дуге приближаясь к Пятничному разъезду, и на горизонте в последних лучах прорвавшегося сквозь тучи солнца засверкал «гвоздь» Белой Башни Квадриптиха — циклопического строения, торчавшего прямо в центре Столицы. После свержения власти колдунов в Башне пытались разместить городскую администрацию, но ничего хорошего из этого не вышло: пропитанное колдовством строение весьма вольно обращалось с законами физики в своих стенах. С потолков то и дело обрушивались потоки сахарного сиропа, лестницы внезапно обрывались лавовыми водопадами, а зайдя в уборную можно было оказаться в песках Халифата. Башню пытались снести, но это лишь спровоцировало огненный град, едва не уничтоживший пол-Столицы. Поэтому огромный белый цилиндр, в конце концов, просто оставили в покое, и он так и стоял, всеми покинутый вот уже почти двести лет, пронзая облака своим бесстыдным голым перстом — памятник людскому тщеславию высотой в пять с лишком верст.
— …ах-ха-ха-ха! — комиссар захохотал, грохоча кулаком по столу и топая ногами, — Ах-ха-ха, ну ты и выдал!.. Давай еще один, а я пока разолью…
— Извольте, друг мой, — Целеста прикусил губу и немного подумал. — Ну, значит, идет бандит по переулку, и видит: блюет, стало быть, за углом приличного вида пьяный господин. Бандит достает нож, подходит к пьяному и грозно так: «Деньги!!» Господин оборачивается, зажигает на пальце шаровую молнию и спрашивает: «Что — деньги?» А бандит ему: «Деньги, говорю, держи, а то вдруг тебе утром на опохмел не хватит!»
Пфуй опять захохотал, фыркая и проливая водку на скатерть. Следователь тоже, против воли, улыбнулся; он уже сто раз слышал этот анекдот, но магистр всегда рассказывал его с таким каменным лицом, что удержаться было невозможно.
— А-а-а, ну ты и даешь!.. Ну, будем!.. Ух, хороша! С ледника, видать!.. А теперь Фигаро очередь, а то он что-то захандрил.
— Столица, шеф, — следователь развел руками, — она всегда действует на меня угнетающе… Ну ладно, вот вам один. Только сразу предупреждаю — политический!.. Подходит после заседания Лиги наций британская королева к канцлеру Гейгеру и говорит: «Друг мой, я что-то не понимаю: вы опять согласились принять десять тысяч африканских беженцев сверх квоты! Лютеция с Италией отмазываются как могут, поляки у себя эпидемию свинки утроили чтобы не принимать, а вы — пожалуйста! В чем секрет?!» А канцлер ей: «Ну так у меня дороги не достроены, на фабриках рабочие места всегда есть, в колхозах, опять-таки, работать кому-то надо!» «Да, но они не хотят работать!» «И что с того? В газовые камеры они тоже не хотят!»