— Ушла от нас Настенька… Совсем ушла.
Потом присел бочком на лавку, задумался. И очень долго просидел не шевелясь, как бы напряженно к чему-то прислушиваясь.
Вначале Егор бурно и бесхитростно обрадовался приходу Насти. И даже возгордился, узнав, что Настя сама, сломив свою девичью гордость и не побоявшись ни гнева отца, ни осуждения соседей, пришла к нему в дом, под его защиту. Но вскоре радость Егора омрачилась: он понял, как много в жизни Насти значили воля отца и мнение брата, как любила она свою семью, свой дом и как тяжело переживала ссору с отцом. Настя несколько раз — то доверчиво ласкаясь, то со слезами — начинала упрашивать Егора пойти вместе к Ефиму Григорьевичу с повинной, хотя не могла не видеть, что этой просьбой восстанавливает между собой и Егором исчезнувшую было преграду.
— Иди сама, поклонись в ножки, авось помилует! — сказал наконец не на штуку озлившийся Егор и сразу же пожалел, что сказал так грубо. В ответ он услышал гневные слова:
— Пойду и поклонюсь! Отец ведь он мне, не стыдно… Только ты, Егор Васильевич, после этого от меня поклона не дождешься!
— А я и до сих пор не ждал…
Расстались они на рассвете, опять совсем чужими.
Но как только Настя ушла, Егор почувствовал, что после этой ночи девушка стала ему еще дороже; вскочил бы и побежал вслед. И злые мысли улетучились из головы. Егор попробовал лечь, но сразу поднялся с кровати. Не остыло еще касание нежных девичьих рук. Снова долго и сосредоточенно бродил по избе, заглядывая во все закутки, будто искал что-то.
Потом как был, в нижней рубашке, вышел во двор, приоткрыл калитку, долго глядел вдоль улицы. Холод заставил подобраться тело, освежил разгоряченную голову. Однако ноющее, как зубная боль, беспокойство осталось.
А когда пришел Никифоров, Егор сам заговорил о Насте, надеясь что-то узнать, хотя был уверен, что девушка вернулась к отцу. Эту уверенность рассеяло неожиданное появление Ефима Григорьевича. В первую минуту Егор обрадовался, но вскоре обеспокоился еще сильнее: «Куда же еще могла пойти Настя?» И снова — в который уже раз — Егор вспомнил, как доверчиво пыталась приблизиться к нему девушка и как грубо он оттолкнул ее. Потом остро и неожиданно вспомнилась фраза Насти: «Только ты, Егор Васильевич, после этого поклона от меня не дождешься».
Неужели же все кончено?
Егор поспешно сорвал с гвоздя шапку, накинул полушубок и вышел на улицу, еще не зная, что предпринять, где искать Настю, а главное, как — какими словами! — объяснить ей свое состояние.
Он направился к магазину. По дороге встретил Костюньку Овчинникова, вернее — Костюньку подослали к Егору угнетаемые любопытством сестры Шураковы. Правда, Овчинникову, который оказался нечаянным свидетелем скандала в доме Чивилихиных, и самому хотелось узнать о дальнейшей судьбе Насти, но выказывать любопытство ему, как мужчине, не пристало. Поэтому Костюнька насмешливо сказал Любе Шураковой: «Эк ведь вам не терпится, сороки», — и пошел навстречу Егору не торопясь, вразвалку. Здороваясь, он даже виду не подал, что чем-то интересуется. Сказал обыкновенно:
— Секретарь тебя с утра спрашивал.
— Знаю. Заходил он ко мне, Иван Анисимович.
Егору тоже хотелось поговорить с Костюнькой о Насте — ведь только Настя и была сейчас у него в голове. Но он сначала деловито и обстоятельно сообщил Овчинникову о предложении Никифорова организовать зверобойную бригаду.
— Идея просто замечательная! — восхитился Костюнька не совсем искренне. — А то черт знает, какими делами занимаемся.
Егор подозрительно покосился на неестественно возбужденное лицо собеседника:
— Это ты не в меня ли целишь?
— Да что ты, Егор Васильевич, — испуганно возразил Костюнька. — Ты-то как раз живешь аккуратнее нас всех.
Снова фраза пришлась некстати. И, чтобы прекратить неинтересный разговор, Егор спросил деловито:
— Так соберешь ребят?
— Когда и куда прикажете, товарищ начальник?.. Всех пригоню!
Овчинников с сожалением проводил взглядом уходящего Егора и вернулся к нетерпеливо поджидавшим его у калитки своего дома сестрам Шураковым. Сказал многозначительно:
— Ну дела творятся…
— А что, что такое? — впиваясь взглядом в озабоченное лицо парня, спросила Люба.
— Зарезал он Настю, — меланхолически сообщил Костюнька и ловко выщелкнул из пачки папироску.