И тут же за утренним чаем Федор Федорович с помощью мамаши начертал план соответствующих мероприятий, чем снова удивил Василия Васильевича.
— Ты, брат, я смотрю, все рекорды оперативности хочешь побить! — сказал Трофимов, рассматривая план, уже отстуканный Фелицатой Ивановной на машинке.
— Время не ждет, Василий Васильевич! — сказал Потугин, наставительно качнув головой. — И я бы на твоем месте собрал кое-кого из актива, обсудили бы по-деловому, приняли решение и, не откладывая в долгий ящик…
— Постой, постой! — остудил оперативный пыл Потугина Василий Васильевич. — Ведь это дело, можно сказать, всенародное!
— Безусловно… Но вот один неглупый человек высказал такую мысль. — Декарт, если не ошибаюсь, — историю творят действительно не отдельные личности, а народы! Но на каждом этапе развития народ выдвигает из своей громады мудрых государственных деятелей!
К месту припомнил цитату Федор Федорович. Но Трофимова разве прошибешь красивой фразой?
2
— Эк ведь куда тебя занесло! — сказал Василий Васильевич.
Только человек, привыкший просыпаться с первыми лучами солнца, знает, как прекрасно раннее июньское утро, если перед рассветом на землю пролился благодатный дождь.
Удивительно приветливыми бывают в такое утро и первые лучи солнышка и не разгулявшийся спросонья ветерок. А трава и дремлющая еще зелень садов и обмытые ливнем крыши домов густо усеяны каплями, и каждая капля, вобравшая в себя крохотный лучик солнца, сверкает словно самоцвет.
Было именно такое утро, когда четыре приятеля сошлись на том месте, где за последний месяц сходились почти ежедневно. Стариков влекла сюда — на пустырь, недавно превращенный в строительную площадку, — осуществлявшаяся на глазах мечта и неулегшаяся жажда деятельности.
Строительный объект, возле которого они ежедневно собирались, была баня — по проекту одноэтажное каменное здание, двенадцать метров по фасаду и шесть с половиной в глубину. Воздвигалась баня на окраине Крайгорода, носившей название Стекольная слобода: здесь еще с екатерининских времен проживали стеклодувы и гранильщики — мастера, прославившие себя на всю Россию.
Несмотря на малые масштабы, строительство бани пользовалось большим вниманием жителей слободки. За ходом работы пристально наблюдали и рабочие стекольного завода, и железнодорожники товарной станции, и домашние хозяйки, проходившие по утрам с кошелками на рынок.
Но основными радетелями стройки оказались четыре старика, все четверо — представители старости, которую по заслугам называют почтенной.
Так, известный уже нам летописец Крайгорода Петр Ананьевич Костричкин приступил к педагогической деятельности еще в истоке двадцатого века; начал преподавать в мужской гимназии и епархиальном училище, а закончил в советской десятилетке и педтехникуме. Сотни ныне здравствующих жителей города — молодых, среднего возраста, да и постарше — в золотые годы своей юности получили от Петра Ананьевича много полезных сведений по истории как всей планеты, так и родины своей. Причем в несколько самобытном изложении историка — патриота родных мест — получалось, что большинство значительных событий из многовековой истории государства Российского в большей или меньшей степени было связано со становлением и развитием Крайгорода.
И хотя сейчас Петр Ананьевич от преподавательской деятельности уже отошел, он появлялся два раза в неделю в клубе стекольного завода, где организовал и вел кружок по изучению родного края.
Широкой известностью пользовался в городе и ветеран зубоврачебного дела Цезарь Осипович Бронхит. Заслуги престарелого эскулапа вполне определяли его собственные слова: «Если бы слить воедино все мосты, которые я за сорок пять лет практики поставил своим пациентам, наверное, можно было бы перекинуть небольшой мостик через нашу Прихоть. А когда моя Софья Наумовна решила подсчитать все выдернутые мною зубы, так они с Агнией Аполлоновной смеялись целый вечер!»
Третьим и, пожалуй, наиболее красочным членом этого почтенного содружества являлся актер Кондратий Михайлович Средневолжский (по паспорту — Пантюхин). Высокий, костлявый, повышенной громогласности мужчина семидесяти двух лет, Средне-волжский был одним из последних представителей ныне сходящей со сцены плеяды «актеров нутра». Было время, когда Кондрат не играл, а прямо-таки клокотал на сцене. Тогда сердца многих дам и девиц томительно сжимались от одного взгляда пронизывающих глаз Средневолжского, а от его львиного рыка колыхались декорации и тайком крестились старушки. Но все в жизни преходяще, и однажды наступил поистине драматический для трагика вечер, когда Кондрат, будучи в трезвом состоянии и подавая в переполненный зал одну из своих коронных ролей — роль короля Лира, ухитрился вплести в монолог венценосного безумца фразу из грибоедовской комедии: «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!»