Давно это было, если судить по течению века человеческого: ведь с того по-весеннему праздничного дня, когда, вместо залпов разрушающих, торжествующе раскатился по всей стране орудийный салют, возвестивший начало великого созидания, успело полностью возмужать первое послевоенное поколение и уже начали переступать — «ножками, ножками!» — внуки героев Великой Отечественной войны.
Но, с другой стороны, непостижимо коротким должно признать срок, за который земля советская не только полностью оправилась от тяжелейших ран и утрат, но и вновь начала набирать силушку поистине богатырскую. Ведь только по течению реки Волги люди-победители создали несколько морей и на каждом воздвигли мощнейшую электростанцию: гулко забились сердца вновь возникших промышленных районов.
— Да, оказывается, не только наша героиня — Волга, а и мы, Добродеевы, здорово изменились. Правда, неясно, в какую сторону?
Такими многозначительно прозвучавшими словами перевел Петр Петрович на серьезную тему «воспоминательный» до той минуты разговор за празднично накрытым столом на террасе дома Кузьмы Петровича.
Еще не полностью погрузился в дымчатую правобережную даль утерявший дневную лучистость диск солнца, а с реки нет-нет и потянет вечерней прохладой. И в саду под отяжелевшими от плодов ветвями яблонь уже начали сгущаться сумеречные тени.
— Постарели, постарели, что и говорить! — сокрушенно поддакнул брату Кузьма Петрович.
— Не сказал бы. Во всяком случае, ты, Кузьма, внешне изменился, конечно, но стариком тебя не назовет даже завистник.
— Было бы чему завидовать!
— Не скромничай: и дом, можно сказать, чаша, до краев переполненная, и… смотри, какую красавицу дочь вырастил.
— Ну, Петр Петрович!
Катюша, до сих пор не отрывавшая непонятно настороженного взгляда от лица гостя, смущенно склонила голову.
— Какой же он тебе, Екатерина, Петр Петрович, — наставительно поправила Катюшу Елизавета Петровна. — Чать родным дядей приходится.
— Да. Самая близкая родня… как говорится.
Но, как и «переполненная до краев чаша», слова брата — «как говорится» — тоже показались Кузьме Петровичу таящими какой-то скрытый смысл. Однако он и виду не подал.
— Жалко, ты, Петруша, еще племянника своего не застал. Катюшка-то у нас в мать задалась, а Андрей-то — подлинный Добродеев: что лицом, что характером!
— Знаю. Я от Андрюши два письма получил. С Дальнего Востока. И карточку. Лихой, видать, парнище!
— Чего-чего, а лихости им хватает, теперешним сыновьям!
То, что слова Елизаветы Петровны прозвучали осуждающе, непонятно почему не понравилось Кузьме Петровичу. И он возразил сестре обидчиво:
— Так ведь и нам с Петром в молодые годы мамаша-покойница частенько говаривала: «Мучители вы мои, нет на вас управы!» А папаша… тот иногда и ремешком усовещал. На том и жизнь построена: редко кто из сыновей идет по той же стежке-дорожке, которую отец проложил. Диалектика!
— Да. Диалектика, — подтвердил Петр Петрович. Помолчал сосредоточенно и добавил, также будто возражая сестре: — Только не всегда, Лиза, в таком обидном расхождении нужно винить… детей наших.
Вот они и прозвучали, слова, которых с самого начала встречи ждал Кузьма Петрович. Со страхом ждал.
— Катя, а ведь никто за нас помидоры поливать не будет! — озабоченно заговорила Елизавета Петровна, также почувствовавшая недоброе. И первая поднялась из-за стола.
— Может быть, еще по маленькой? — спросил Кузьма Петрович после ухода сестры и дочери. — Как говорится, за радостную встречу.
— Давай. По последней, — согласился Петр Петрович. — Только мне почему-то кажется, что тебя, Кузя, не очень обрадовал мой приезд.
— Как тебе не стыдно, Петя! — в голосе Кузьмы Петровича прозвучало возмущение. Правда, не совсем искренне. — Ты же знаешь, как мы с Елизаветой всегда относились к тебе. И к твоему семейству.
— Знаю.
Петр Петрович помолчал, словно пережидая раскатистый гудок подходящего к пристани теплохода.
— И всегда буду благодарен вам с Лизаветой: если бы не вы, туго пришлось бы тогда моим сорванцам. Остаться при живом отце круглыми сиротами…
Петр Петрович не договорил.
После этих прозвучавших признательностью слов на какую-то минуту напрасными показались Кузьме Петровичу его опасения: разве не смог старший брат запросто навестить младшего?
Но эта минута прошла.
— Потому и помочь тебе, Кузьма, хотел.
— Помочь?!
— Да.