Петр Петрович решительно повернулся к брату, пристально поглядел в его лицо. Лицо выражало удивление. И только глаза… Ускользающим показался Петру Петровичу взгляд Кузьмы Петровича.
Может быть, минуту, а может быть, и дольше — по-разному ведь тянется для человека время — братья сидели молча, сосредоточенно, не глядя друг на друга.. На этот раз затянувшуюся паузу нарушил Кузьма Петрович.
— Спасибо, Петр. Но только… я пока что ни в какой помощи не нуждаюсь. Сам кое-кому помогаю. При случае. Мне не веришь — людей спроси!
— И бескорыстно?
— Что бескорыстно?
— Людям-то ты помогаешь?
— Ах, вот оно что!..
Как ни странно, но когда Кузьма Петрович понял, к чему клонится разговор, он почувствовал некоторое облегчение: к такому разговору он давно подготовился.
— Да, я виноват! — произнес он чуть ли не торжественно. — И не хочу оправдываться. Но вина моя не в том…
Кузьма Петрович помолчал, ожидая встречного вопроса. Не дождавшись, снова заговорил, однако уже не столь уверенно:
— Вообще-то не я один в свое время воспользовался возможностью… Ну, ты же сам фронтовик и знаешь, с какими трофеями возвратились оттуда в сорок пятом некоторые офицеры.
— Знаю, — хмуро подтвердил Петр Петрович. — Были «некоторые». К сожалению.
— Теперь-то я понимаю, что мне — молодому тогда члену партии — не следовало заниматься… по сути, стяжательством. Только не зря ведь говорится, что даже невинный младенец не от себя, а к себе все тянет!
Для убедительности Кузьма Петрович подтвердил слова выразительным жестом.
— Правильно. А главное — сравнение кой для кого удобное. Только если каждый взрослый, да еще и руководящий дядя, ссылаясь на пример невинного младенца, начнет…
Петр Петрович повторил жест брата и неожиданно рассмеялся.
А Кузьма Петрович, наоборот, заговорил раздраженно.
— Надоело! И как некоторые люди не могут этого понять? Надоело! Ведь все свои шестьдесят лет, еще до войны, вместе с тобой, я проживал здесь — тогда в селе Нагорном. И после победы ты в чужую область, а я снова сюда, в отцовские края, вернулся. При мне, да и не без моего участия, и город Светоград здесь зародился!
Все более распаляясь, Кузьма Петрович привстал из-за стола.
— Потому и живу, как видишь, не таясь! Не как некоторые… затворники: на людях — блажен муж, а дома, в затишке — вскую шаташася!
— Вижу, — сказал Петр Петрович, но сказал так, что младшему брату стало не по себе. И совсем уж растерялся Кузьма Петрович, услышав неожиданный вопрос: — Кстати, а что за человек Пахомчик?
Действительно — «кстати»!
— А ты откуда его знаешь, прокурора нашего?
— Случайно. Меня с ним один молодой человек познакомил, некто Громов.
— Михаил Громов?!
— Да. И если не ошибаюсь, приятель твоей дочери.
Чего-чего, а такого поворота в разговоре Кузьма Петрович никак не ожидал. Однако сказал:
— Этого и следовало ожидать.
— А именно?
— Представляю, что они тебе… наговорили!
Петр Петрович отозвался не сразу. Отодвинул от себя выпитую рюмку, тоже поднялся из-за стола. Заговорил негромко, словно стесняясь:!
— Вот хорошо дед наш Алексей Васильевич Добродеев — волостной писарь он был и грамотей по своему времени — сказал однажды на сельской сходке. Слова как будто и шутливые, а мне, тогда мальчишке, на всю жизнь запомнились. «Царь царю соврет — то политика. Купец купца обдурит — тоже не грех, а коммерция. А вот если мужик своего брата мужика обманет — это уже чистое жульничество!»
— К чему это ты припомнил? — с бесцельной тщательностью разглаживая скатерть, спросил Кузьма Петрович. Негромко спросил.
— А к тому, что… Не верю я тебе, Кузьма Петрович! И напрасно, по-видимому, сюда приехал.
— Почему? — еще тише, почти шепотом спросил Кузьма Петрович.
— Опоздал!.. И правильно ты сказал: ни в какой помощи ты уже не нуждаешься!
На том и расстались братья.
И ничего, кроме досады и горечи, не принесла эта встреча ни тому, ни другому.
А Петр Петрович еще больше расстроился после совсем уж неожиданного разговора с племянницей, которая догнала его, медленно уходящего от дома брата по бульвару.
— Дядя Петя!
— Ты?!
— Я… простите.
На густо затененной липами аллее было почти темно, и Петр Петрович не увидел, а как-то ощутил предельно возбужденное состояние девушки.
— Что с тобой, Катя?
— Дядя Петя… миленький!..
Катюша медленно приблизилась к Петру Петровичу и вдруг порывисто припала к его широченной груди. Девушка и сама не сумела бы объяснить, почему она с первых же минут встречи почувствовала такое доверчивое влечение к своему дяде — такому большому и спокойно пристальному человеку, которого до сих пор знала только понаслышке.