— Его, озорника, и в районе боятся.
— Все бы ничего, да винищем сильно балуется. Гляди, пропьет весь колхоз, как в «Светлом пути» Ерошин.
— Да-а…
Некоторое время женщины сидели молча, слышалось только тиканье ходиков да легкое шуршанье.
С печи, посапывая, спустился заспанный семилетний сынишка Марьи Николаевны и, недовольно покосившись на сидящих, зашлепал босыми ногами к двери.
— Валенки надень, Пашка! — крикнула мать.
— Ладно и так, — бормотком отозвался паренек и вышел.
— Тоже еще растет, сахар, — вздохнула Коренкова.
— А вот я вас так спрошу, — вновь вернулась к разговору глазастая. — Поставили бы перед вами двоих — Бубенцова и Ивана Даниловича Шаталова, его ведь на смену Никонычу намечали, и сказали: «Выбирайте, бабоньки, на свой вкус…» Ну-ка, ну-ка!
Вопрос оказался каверзным. Все женщины прекратили работу, переглядывались, однако ни одна первой высказаться не хотела…
Более решительными в этом вопросе оказались комсомольцы. Когда Дуся Самсонова возвратилась с партийного собрания домой, она застала в своей избушке, прилепившейся на самом краю крутого, густо усаженного кустарником берега реки, целое сборище.
Тесная горенка, еле освещаемая крохотной керосиновой лампочкой-«одуванчиком», была буквально забита молодежью. Пришли подружки Самсоновой из ее комсомольского звена — сестры Таисия и Груня Аникеевы — и их брат Петр. Был тут и невысокий тихий, задумчивый паренек Павел Гнедых — учетчик первой бригады. И не по годам басовитый младший конюх Никита Кочетков, и статный, горбоносый, цыганского склада комбайнер Андрей Рощупкин, и воспитательницы детского сада Наташа Горбачева и Нюра Присыпкина, и еще до десятка парней и девушек, которых в полумраке и рассмотреть было трудно.
Пришел к секретарю комсомольской организации и сын Ивана Даниловича Шаталова — Николай, в недавнем прошлом гвардии старшина, считавшийся одним из самых молодцеватых бойцов в части.
Николай Шаталов, заслышавший, очевидно, через оконце торопливое поскрипывание по снегу Дусиных шагов, даже вышел встретить девушку.
— Ой, кто это? — испуганно воскликнула Дуся, когда в сенцах дорогу ей преградила высокая фигура.
— Все я же, Дарья Степановна.
Хотя в темноте Дуся не могла видеть лица Николая, по его голосу догадалась, что парень чем-то возбужден. Спросила неласково:
— Чего выскочил?.. Небось за папашу своего волнуешься?
— А что мне папаша… Эх, Дарьюшка, и почему ты какая-то со мной неласковая?
— Пусти! — девушка резко высвободила плечи из рук Николая. — Нехорошо. Тут такие дела намечаются, а у тебя в голове только глупости!
— Глупости?.. И не совестно вам, Дарья Степановна, так говорить!
— Ну, ну. — Дусе, по-видимому, действительно стало немного совестно, и она сказала ласковее: — Уж и обиделся! Торопливые вы парни очень. Не о том, Коленька, сейчас голова болит, честное слово!.. Стой, куда наладился?
Дуся схватила направившегося было к выходу из сеней Николая за руку и, безошибочно протянув в темноте другую руку прямо к скобе, распахнула дверь в избу.
— Встать! Равнение на дверь! Сам командующий сводным мужским и женским комсомольским отрядом колхоза «Заря» пожаловал! — выкрикнул Андрей Рощупкин, вскакивая с лавки и вытягиваясь.
— Эк ведь сколько вас сюда набилось! — удивленно протянула Дуся, быстрым взглядом окидывая горенку, изо всех углов которой к ней повернулись такие разные, но все молодые и приветливые лица.
— В тесноте, в темноте, без вина, без чаю, а все-таки не скучаем!
— Мы, Дуся, тебя битых два часа ждем.
— Ну, чем кончилось собрание?
— Как Никоныч? Отказался?
— Да тише вы, грачи! Рассказывай, Самсонова, все по порядку.
Дуся, как бы подогревая любопытство комсомольцев, неспешно скинула тонкий шерстяной платок, стянула полушубок, аккуратно повесила то и другое на вешалочку, степенно подошла к столу, присела на услужливо пододвинутый ей табурет и, закинув руки, стала поправлять свернутые в жгут легкие, светлые и пушистые, как облачко, волосы.
— Да говори ты, Дуська! Вот, ей-богу! — крикнул кто-то, не выдержав.
— Ишь ты, какой любопытный. А если собрание было закрытое? — отозвалась Самсонова.
— Ну да!
— Для кого закрытое, а для нас — не секрет!
— Ладно уж. Здесь все свои? — Дуся еще раз оглядела комсомольцев, теперь уже тесно сгрудившихся вокруг стола. — Только на лампу, ребята, не дышите, а то в темноте окажемся… Да, дела в колхозе нашем, просто сказать, удивительные! Новоселов отказался окончательно.